– Нам даже фонари не помогут – ничего не будет видно. Дорога скоро пойдет под уклон. Дай знак остальным.
Аймеи любила поболтать, но, кроме того, была опытной и прекрасно обученной возницей. Она схватила фонарь, висевший на стенке фургона, и несколько раз открыла и закрыла створку. Долгий сигнал, пауза, еще два долгих. Одинокие вспышки на ползущих следом повозках подтвердили, что послание было получено.
– Приготовь фонари, – велел Чжанус.
Аймеи слезла, чтобы зажечь фонари, висевшие на каждом боку повозки. Четыре луча желтого света озарили темноту и деревья вдоль дороги. Аймеи вернулась на место, взялась за длинный рычаг под ногами и подняла два шеста, на каждом из которых также висело по фонарю. В остальных повозках последовали ее примеру и также подняли по два шеста; теперь караван напоминал гигантскую светящуюся многоножку, которая ползла по склону темной горы.
Когда все шесты были подняты, Аймеи как ни в чем не бывало продолжила:
– Да как у тебя язык-то повернулся? Не могу я выгнать Мопа из дому. Он без меня и дня не проживет.
– Ну, тогда заведи другого кота… – буркнул Чжанус.
Прежде чем Аймеи успела вспыхнуть, он указал вперед:
– Проверь-ка дорогу.
Аймеи повернула большой фонарь и посветила на дорогу впереди быков. Луч скользил туда-сюда, каждый раз забираясь чуть дальше, и вскоре Аймеи обнаружила нечто интересное – пару высоких коричневых сапог. Свет от фонаря продолжал карабкаться выше, и вскоре над сапогами возник безвкусно яркий дорожный плащ, а затем и бледное молодое лицо, увенчанное шапкой черных волос.
Незнакомец приветственно помахал.
– Эй, почтенный друг, как хорошо, что мне посчастливилось заметить ваше приближение.
Его самоуверенность казалась напускной.
Чжанус скрипнул зубами.
– А я-то думал, что мы доберемся без приключений…
Аймеи придвинулась к нему.
– Может, просто сшибем его и переедем?
Чжанус покачал головой:
– Нет, это грубо. И не по правилам. Я не желаю платить штраф.
– Мой конь, мой бедный конь захромал, и я оказался в затруднительном положении, – молодой человек в луче света явно произносил заученный монолог, воздев одну руку к небесам, а вторую прижав к сердцу. – Могу ли я обратиться к вам за помощью, о благородный господин?
Ему было не больше двадцати лет. Кожа слишком светлая для крестьянина, речь чересчур цветистая – значит, из образованных. Однако его декламация никуда не годилась.