Зундерланд отчетливо осознал: чтобы сохранить собственное лицо, он должен сказать все, что думает. Именно сейчас – все или ничего.
– Товарищ Кибитц, – ответил он, протирая носовым платком стекла очков и беспомощно щурясь на Алису, – я вас предупредил. Вы задаете слишком много вопросов. Это плохо для вас кончится. Не забывайте, что вы прибыли из западной страны.
– Вы тоже, если судить по вашей фамилии, – раздраженно парировала Алиса.
– И опять вы ошибаетесь, уважаемая товарищ, – спокойно ответил библиотекарь, – я родился в Польше. Я – сын крестьянина из Татр, и я отлично знаю как следует себя вести. Ваше упрямство подозрительно. Возможно, вы ищете правду, и я готов согласиться, что это ваше личное дело. Но у меня вы ее не найдете. Вам лучше обратиться к вашему профессору. Возможно, он поможет вам в ваших исканиях, а меня – увольте, прошу вас.
Алиса последовала этому совету. Она явилась к профессору и стукнула кулаком по столу. Перед ней сидел человек с потухшим взглядом и восковой лысиной. Все в нем говорило о том, что он еврей. К тому же, на его запястье был вытатуирован шестизначный номер. Чудом вырвавшись из ада концентрационного лагеря, он был похож на собственную тень.
– Моя дорогая юная товарищ, – еле выговорил он, дрожа всем телом и глядя на Алису глазами, исполненными животного страха, – есть такие книги, которые не предназначены для любых рук и глаз. Вы очень молоды и прекрасны. Надеюсь, вы хотите жить долго и счастливо. И свободно, если это вообще где-нибудь возможно. Не забывайте о существовании такой вещи, как практический разум. Вы изучали Гегеля и должны иметь представление об осознанной необходимости. Вы понимаете меня? – Профессор многозначительно подмигнул и продолжил:
– Вы должны примириться с нашими реалиями. Они необходимы и неизбежны. К тому же, не стоит сражаться с ветряными мельницами. Они сильнее нас…
Профессор вообразил себе, наверное, что ему удастся переубедить Алису. Он ошибался. Алиса была невинна, как полевая фиалка, и всякие словесные уловки были ей чужды.
– Что за казуистика, – возмутилась она, – вы хотите Гегелем заткнуть мне рот? Вы призываете меня совершить сделку: принять вашу трусость в обмен на практический разум? Не задавать вообще никаких вопросов, чтобы, не дай бог, не задеть чьих-нибудь интересов? Демонстрировать покорность, отказавшись от поисков истины? Зачем же тогда приехала я в Польшу? Во всяком случае, не для того, чтобы превратиться тут в презренного клопа…