Я забредаю в глубь кабинета, в подпитии не соображая, что это неприлично. В каретке еще торчит лист бумаги, на котором всего одно слово: «КОНЕЦ». У машинки лежит стопка страниц толщиной в ладонь.
Рядом со мной материализуется Афина, держа по стакану в каждой руке.
– О, это мой проект по Первой мировой. Наконец-то закончила.
Афина славится своей скрытностью насчет проектов, которые еще не завершены. Никаких бета-ридеров. Никаких интервью, никаких выкладываний фрагментов в соцсетях. Даже ее агенты и редакторы не получают ни одного наброска, пока вещь не написана целиком. «Книгу нужно выносить в себе, пока она не станет жизнеспособной, – сказала она мне однажды. – Если я явлю миру вещь прежде, чем она полностью сформируется, – она погибнет». (Странно, что никто не критиковал ее за эту гротескную метафору, но, кажется, Афине все можно.) Единственное, что проскальзывало в ее речи в последние два года, – это то, что она готовит роман, имеющий отношение к военной истории двадцатого века и что для нее это «серьезный художественный вызов».
– Блин, поздравляю.
– Как раз сегодня утром напечатала последнюю страницу, – щебечет Афина. – Никто еще ничего не видел.
– Даже твой агент?
– Джаред? – Афина смешливо фыркает. – Он только бумажки перекладывает да чеки подписывает.
– Толстенный какой.
Я подхожу ближе к столу, тянусь к стопке, но отдергиваю руку. Пьяная дурища – нельзя же просто так хватать чужие вещи!
Однако Афина, вместо того чтобы шлепнуть меня по ладони, одобрительно кивает:
– Ну так что?
– Ты хочешь, чтобы я его прочитала?
– Ну не весь и не прямо сейчас. – Она смеется. – Он очень длинный. Просто… просто я так рада, что его дописала. Глянь, какая стопка, – красиво, правда? Увесистая. Прямо-таки… что-то в этом есть. Объем, весомость.
Звучит нетвердо; она пьяна так же, как и я, только мне досконально понятно, что она имеет в виду. Эта книга огромна во многих смыслах. Такие книги оставляют след.
– А можно… – Мои пальцы зависают над стопкой.
– Да бери, пожалуйста. – Афина энергично кивает. – Мне надо еще привыкнуть к тому, что она здесь, снаружи. Что я наконец разродилась.
Какой дикий, назойливый образ. Я знаю, что чтение этих страниц лишь распалит во мне зависть, но ничего не могу с собой поделать. Снимаю с самого верха десятка полтора страниц и бегло их просматриваю.