– Борис со Светкой так и танцует? – буркнуло оно, сверкнув глазами.
Гришка подошел ближе: ну какое чудище? Девчонка. Страшновата, конечно, да еще и заревана, кажется. Горбатый носище торчит из-под пледа, под неприятно блестящими глазами – стариковские мешки, а губы собраны как у воинственного туземца – вот-вот плюнет через трубочку отравленный дротик.
– Ну? – плюнула только требовательным междометием.
Чувствуя, что ноги опять слабеют, а комната кренится куда-то влево, Гришка совершил запретное действо: упал на кровать Борькиных родителей. Упал, на всякий случай, поперек, головой поближе к чудищу. Земфира наконец-то успокоилась, и Гришка ответил:
– Не танцует. Светка с унитазом обнимается.
Из-под пледа послышалось одобрительное хлюпанье носом.
– Ей еще волосы подпали, кажется.
– И они все сгорели?..
– Нет, конечно, не все. Не злорадствуй.
– А вот хочу и буду. Может я вообще злая.
Гришка сделал пару тюленьих потуг и свесился с кровати вниз головой. В висках застучало, но теперь свет падал на кресло как надо. У чудища все-таки были хорошие глаза. Мягкие. Сразу какие-то родные, беспечные. Ну и что с того, что ревела? Заметно сразу, что больших бед не видела еще, не зачерствела, не выгорела.
– Ты долго пялиться будешь, а? – чудище поерзало, уползло от лампы. Скрылось.
– Не злая ты. Вот и все.
Гришка перекатился через край кровати, бестолково ухнул на пол, и только тут полностью очухался и заметил свою куртку. Он схватил ее небрежно, одной рукой, подскочил на ноги, и вышел из зыбкой комнаты, хлопнув дверью. Прощаться с чудищем он не собирался: был уверен, что они еще встретятся.
На кухне Гришки, ожидаемо, не хватились. Только веселье медленно, но неустанно затухало. Утомились, объелись, да и выпили порядочно. Теперь на ногах оставался один совершенно одетый Борька, который почему-то мыкался от одного товарища к другому и тупо бормотал:
– Ребята, а где же моя майка? Где моя майка?
Просто пожав плечами, Гришка вышел прочь из квартиры.
По городу бродил долго: с удовольствием мерз, глазел на подпитых людей и озверевших от салютов собак, пинал глыбы льда поближе к сугробам, а потом, устав, спускался к ощерившейся ледяными глыбами реке. Почти на каждой гранитной лавке еще праздновали. Гришка просто принимал предложенное шампанское и пил из горла, сжимая закостеневшими пальцами ледяную бутылку. Холодная жидкость валилась в желудок и грела, грела, грела, и идти на этом топливе можно было километры и километры.