«Мы приходим помочь вам расправиться,
расплатиться с лихвой за позор.
Принимай нас, Суоми – красавица,
в ожерелье прозрачных озёр!..».
Не хотелось Ивану в Финляндию, то бишь в Суоми, как называли свой край финны. Выпустить бы из страны всех не признающих советскую власть – и пускай чешут к едрене фене на четыре стороны! Вот была бы у Ивана такая сила чудесная, чтобы все народы помирить да расселить, кто куда хочет. Мир да благодать настали бы тогда.
Клюев тряс головой, избавляясь от ребячьих мыслей: не намечтался в детстве, что ли? Он не гимназистка сопливая, а лейтенант, боец Красной армии.
Незадолго до этого Ивана перевели в срочно сформированный артиллерийский полк в составе той же стрелковой дивизии. Он понимал: значит, отправимся-таки мы на помощь финским товарищам, рабочим и крестьянам. Так тому и быть! Только когда? Пусть бы до весны затишье продержалось. Хоть и развезет болота, но все же по теплу воевать сподручнее.
Двадцать шестое ноября Иван запомнил очень хорошо. И не только потому, что в этот день рухнули его представления о честности и порядочности. Да что уж там честность – мелочи какие! Случилась вещь посерьезнее. Иван усомнился в самом святом, что может быть для бойца Красной армии: в своих командирах, то есть в политическом руководстве советской страны.
Части их дивизии базировались на Карельском перешейке возле небольшой деревеньки Майнила, вплотную к границе. Хоть с провиантом дела обстояли терпимо, но тайком вечерами в деревеньку отправляли ходоков: за луком да картошкой. Изредка доставали молоко. На этом деле как-то чуть не вышел конфликт с ротой связи, уж больно ретивые оказались там субчики в плане поставок продуктов из деревни: за всю неделю артиллеристам достался лишь десяток картофелин. Деревенские все сторговали связистам.
Но эти невинные полковые передряги являлись лишь способом немного разрядить обстановку. Люди были на взводе. Пусть бы уже началось. Затянувшееся ожидание измотало окончательно. К Карельскому перешейку продолжали подтягиваться войска. Знали: если полыхнет – то сначала возле Майнильской заставы.
Из штаба новых приказов не поступало, но в ночь на двадцать шестое ноября в полку никто не спал, к кострам группами подходили замерзшие бойцы, грелись минуту – другую и возвращались к орудиям.