– Эй, это было просто предложение. Я знаю, что нам предстоит пройти долгий путь, но попытаться стоит, верно? Я думаю, что, если начну пробовать раньше, ты в конце концов сможешь отнестись к этой идее с пониманием.
– Ты с ума сошел!
– Нет, Тесси, но я люблю подход настолько безумный, что может сработать.
Весь наш разговор состоит из того, что мы выкрикиваем друг другу ругательства, и вскоре из соседнего дома выходит женщина с седеющими волосами. Она плотнее натягивает на себя халат и кричит на нас, «мерзких подростков», чтобы мы закрыли свои пасти. Коул исчезает из моего поля зрения, и мне хочется думать, что старушка напугала его. Но через минуту-другую он уже спускается по лестнице и выходит за дверь, слегка запыхавшись, как будто бежал. Он идет ко мне, и я чувствую потребность исчезнуть под гигантским капюшоном.
– Теперь, когда мы с этим разобрались, – он проводит рукой по волосам, словно нервничая, – я бы хотел стать друзьями. То, что я только что сделал там, с водой, это было глупо. Так как насчет того, чтобы попробовать другой путь?
Он протягивает мне руку, и я смотрю на нее так, будто она заражена зомби-вирусом, заразным зомби-вирусом. Должно быть, он увидел выражение моего лица, потому что рассмеялся.
– У меня нет никаких опасных для жизни болезней, Тесси. Это просто рукопожатие.
– Извини, но, учитывая нашу историю, ты, наверное, понимаешь, почему я немного скептически отношусь к твоему внезапному желанию дружить.
Он кивает, и по его лицу пробегает эмоция, которую я не могу расшифровать. Это не может быть обида, верно? Он убирает руку, и мы неловко стоим. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой в том, что только что сделала, поэтому поворачиваюсь, чтобы идти домой.
– До завтра, кексик, – говорит он моей удаляющейся фигуре, и я вздрагиваю. Еще один год с ним, всего один год, и я точно смогу это пережить. Ведь так?
Смерть от ментоловой жвачки – революция в мире преступности
Я могу честно сказать, что у меня очень крепкий сон. На самом деле кран мог бы сорвать крышу моего дома, и я бы проспала это – так уж я устроена. Это чисто генетическое. Мы все дорожим сном гораздо больше, чем обычные люди, а мой брат довел свою любовь к нему до предела, поскольку он только и делает, что спит, ну или безнадежно напивается, а потом спит. Эта наследственная любовь ко сну объясняет ту ненависть, которую я питаю к любому человеку, который будит меня раньше, чем я должна вставать. Любой человек, который знаком со мной достаточно хорошо, знает, что лучше не мешать мне спать. Вы можете издеваться надо мной сколько угодно, можете называть меня всеми именами на свете, можете жестоко отнять у меня любовь всей моей жизни, но вы просто не можете разбудить меня, когда я не хочу, чтобы меня будили.