Воробьиная ночь. Присурские сказы - страница 5

Про Михаила-то Архангела покойный Кузьма перед смертью рассказал. Он при том на лежанке в углу кузни отдыхал, всё слыхал и необычного гостя видал. А старый Кузьма слову верным был. Хотя, можа, и набредил малость по старости-то. Но народу пришлась по душе его байка, вот и я вам её пересказал, как в детстве от свово деда слыхал.

Да!.. А ещё поговаривали, будто бес-то тот кузнецу оставлен был в служках на побегушках.

Вот и истории моей конец, а кто слушал – молодец!

Как-то раз в последний летний вечер возле старенького дома бабушки Евдохи, покрытого соломенной крышей, собрались деревенские ребятишки послушать сказку, а то и старинную историю. Слыла эта Евдоха мастерицей были и небылицы сказывать да старину величать, ребятишек к обычаям родным приучать.

– А какую сказку, бабушка, ты нам нынче расскажешь? – нетерпеливо спросила любопытная девчушка.

– А расскажу-ка я вам про Воробьиную ночь. Знает ли кто, о чём речь? – обратилась Евдоха к притихшим ребятам, прижавшимся друг к другу, как малые воробышки.

– Нет, бабушка, не знаем! – наперебой загомонили они.

– Что же, тогда слушайте.

Вот сказывали люди, будто с незапамятных времен живёт на небесах грозная богиня молний Молóнья-царица[1] – обликом дивной красоты девица. Нет краше её во всём свете, сурова она к чужакам и изрядно строга к малым детям. Такая натура у ней, эдакое встречается и средь людей.

А муж-то её – Гром-гремучий, гордый и силой могучий. У Грома есть друг – Вольный Ветер, вольготно носиться им в Свете.

Сынок у Молоньи – Огонь-царь, ласкучий, игривый, а в гневе опасный-горючий! Он яркою искрой на землю приходит, пожар и беду за собою приводит. Коли он расшалится под ветер-то сильный, вокруг всё погубит – дубы и осины! Зверей и людей не щадит он ничуть, такого он нрава – такая, вишь, суть!

Сынка своего Молонья лелеет, поёт колыбельные, часто жалеет. Гром-то ему отец не родной. Он Велеса[2] сын, бога лунного – супротивника бога Перуна.

Велес Молонью шибко любил, да вдруг о семье на сто лет позабыл. А она-то его верно ждёт: знай, сыночку о тятьке песни на ночь поёт.

Вот ещё пролетело две сотни годов. Вдруг ночью послышался Велеса зов.

– Ты услышь-ка, Молонья, подруга моя, другую люблю, не серчай на меня! – заиграл Велес в гусли свои.

И тотчас забыла Молонья тоску свою враз. Гусли волшебными были: тот, кто игру их слыхал, тот горе своё навек забывал.