Отбросив размышления, я покрепче сжал коробку и направился в сторону дома, в подвале которого ночевал. Я не мог поверить в происходящее и не хотел раньше времени предаваться радости от находки. Но увиденное четко стояло перед глазами: торт, бутерброды, мясная нарезка. Я остановился, не в силах сдерживаться, и еще раз открыл коробку. Убедившись, что все было на месте, я издал протяжный радостный визг. Радость и вправду переполняла меня. Жаль, что Белицкий и Титва уехали. Так бы мы разделили находку на троих.
Еда в урнах была делом привычным. Летом особенно часто можно было найти недоеденные фрукты или помятые овощи. В начале января – остатки с праздничных столов. Будь я обычным гражданином, живи все так же в квартире, в окружении коммунальной тишины, я никогда не попробовал бы рыбные деликатесы, экзотические фрукты и диковинные десерты… Было то, правда, в Центре, и не раз меня выворачивало после таких находок, зато какой был вкусы! От воспоминаний рот наполнился слюной.
В Черташинке и прилегающих к нему секторах зачастую люди жили бедно – это можно было понять по надписям на выброшенных упаковках. На каждой второй встречались этикетки вроде: «1 + 1 = 3», «На 25 % больше», «100 граммов в подарок». Люди покупали на скидках не только еду – экономили, как могли. Упаковки из-под самого дешевого молока, яиц С2, бюджетного обезжиренного творога. Потому в этом секторе еда в мусорках хоть и не была редкостью, на деле не была съедобной. Шкурки, редкие обрезки… Я не жаловался, ведь эти самые шкурки и обрезки не раз спасали меня от голодной смерти.
Добравшись до подвала, я аккуратно просунул коробку вниз, следом бросил куртку и наконец-то спустился сам. Теперь я старался прикрывать дыру в решетке деревянной доской, аккуратно вставляя ее между прутьями. Так снаружи могло показаться, что дыра заделана. Жильцам дома это внушало спокойствие, и они меньше обращали внимание на вход в мое укрытие. Правда, удача не всегда была на моей стороне. Как-то раз я несколько часов не мог выбраться из подвала, так как возле дыры собрались жильцы и обсуждали, что ее уже давно пора залатать, дабы никто не лазил внутрь. Все время, что длилось их собрание меня не покидало чувство страха, что они решат спуститься в подвал и обнаружат меня.
Поддоны я пододвинул прямо к трубам, греющим слабо, но все же дарящим столь нужное мне тепло. Сняв обувь и куртку, я забросил их сушиться на трубу рядом с пледом. Как-то ночью я пробрался в переход на Тимирязевской и стащил у Косого плед. Правильнее было сказать, вернул свой. А еще через несколько дней прямо среди белого дня вытащил пенопласт, который служил лежаком, и также перенес его в подвал.