Семья для мажора - страница 20

Шрифт
Интервал


– Я… – прочистив горло, выталкиваю из себя. – Хотела извиниться…

– Извиниться? – повторяет сухо.

– Да… – выпаливаю. – Извинения – это тяжело. Знаешь, не только для того, кто их приносит. Принимать извинения тоже нужно уметь.

– То есть, я не умею? – интересуется ровно.

– По-моему, нет.

Запрокинув голову, он смотрит в потолок и тихо посмеивается.

Глядя на его точеный подбородок, сглатываю и нервно мну край своего фартука.

Несмотря на то, что меня душат эмоции, я понимаю, что сейчас… мы кажется поссоримся, и это черт знает что.

Опустив подбородок, тычет им в меня:

– Ну, ладно. Давай попробуем. За что ты извиняешься?

Пффф…

Почему с ним так трудно?!

Потому что он это он.

Нести всю эту чушь невыносимо тяжело, но я уже в ней по-колено.

– За то, что… так вышло, – смотрю в его упрямые глаза.

– За то, что “прошла любовь”? – уточняет. – За такое что, извиняются?

Нелепость этой фразы рождает ком в горле. То, что из всего сказанного мной, он ухватился именно за нее, терзает душу.

– Я хочу извиниться, – настаиваю.

– Окей. Извинения приняты.

– Давай дружить… – прошу его очень тихо.

Я знаю, что он пошлет меня куда подальше, но мне нужно иметь возможность хотя бы здороваться с ним время от времени. Зачем? Потому что я больная.

Глубоко вдохнув, он смотрит на меня с деланной задумчивостью, но в ту секунду, когда его глаза касаются моих губ, живот взрывается мурашками.

Быстро подняв глаза, Дубцов бросает:

– Легко. Это все?

Только получив этот ответ я понимаю, что в тайне ждала другого. Если он согласен “дружить”, то это разве не безразличие? Я бы не смогла быть ему другом. Никогда. Я бы не смогла находиться рядом с ним не имея возможности касаться во всех возможных смыслах. Делать с ним вещи, которые мы делали. Только так я хочу его себе! Всего целиком!

– При покупке двух капучино, десерт в подарок, – проговариваю хрипло.

Вспышка, которая проносится в его глазах, останавливает сердце.

– Сними эту хрень с головы. Дружеский совет.

Мои щеки вспыхивают.

Развернувшись, он шагает к двери, а я кусаю до боли губу, боясь крикнуть ему вдогонку что-нибудь соразмерное. Если я это сделаю, то ни о какой “дружбе” речи быть не может. Когда-то я думала, что нет ничего хуже, чем сходить по нему с ума безответно, но “дружить” с ним будет просто чертовой пыткой, потому что быть с ним паинькой теперь я, кажется, разучилась. Кажется, только с ним я бываю такой – не паинькой. Почему? Не знаю!