– Считаешь, можешь уезжать, когда тебе хочется, возвращаться, когда тебе хочется? Так?! Так?!
Бросилась на него, хотела ударить, а вместо этого оказалась прижатой к широкой груди так крепко, что с трудом смогла сделать вдох. Глотнула воздух. От наполнившего грудь запаха табака, свежести и кружащего голову одеколона меня окончательно накрыло. Как сдувшийся шарик, я повисла в руках Германа и зарыдала. Цеплялась за него, за его чёрную рубашку, как утопающий цепляется за соломинку, и плакала в голос. На затылок мне опустилась широкая ладонь. Перебирая, Герман гладил мои волосы, второй рукой прижимая к себе.
– Всё закончилось, – разобрала его голос сквозь собственный плач. Он говорил сдавленно, глухо. Это не было ни сном, ни фантазией.
– Если бы ты не уехал, ничего бы не было, – ещё одна попытка высвободиться. Неудачная. – Если бы я не встретила тебя… Если бы ты не приехал на заправку…
– Но я приехал, – губами по лбу, дыханием по коже у линии роста волос. – Я приехал, и ты меня встретила. Это случившийся факт, девочка.
– Я тебе не девочка, – его «девочка» стало добротной порцией масла в огонь злости. – Я тебе…
Он хмыкнул. Невесело, даже с пренебрежительностью. Сбросив его руки, отвернулась.
Дура! Стоило прикормившему разок появиться на остановке снова, дворняга во мне что есть силы завиляла хвостом в неуёмной надежде, что на этот-то раз её не пнут под зад.
Вытерев слёзы, отвернулась к окну. На плечи мне легли руки. Я дёрнулась, но Герман властно развернул меня к себе. Отвела глаза, не желая встречаться взглядами.
– Уезжай, – глядя в стену. А в глазах против воли слёзы.
Не ответив, он дотронулся до моего виска кончиками пальцев. Опустил руку ниже и невесомо провёл по припухшей щеке. Я нервно выдохнула. Герман провёл снова. Не удержавшись, всё-таки посмотрела на него. В его чёрных глазах сверкали недобрые огоньки. Пальцы оказались на моих губах.
– Он получит своё, – губы его едва шевелились. И опять по щеке. – Этот недомерок пожалеет, что у нас в стране отменена смертная казнь.
К кому были обращены его слова, не знаю. Ощущение у меня сложилось, что не ко мне. И от того, как они прозвучали, вдоль позвоночника прошёл холодок. Скатившаяся по щеке слеза упала Герману на руку.
Теперь мы в упор смотрели друг на друга и молчали.
– Где Платон?