Когда начинает смеркаться, разводим костёр. У Павла нашлась в рюкзаке бензиновая зажигалка, иначе нам пришлось бы сидеть в кромешной тьме. Добавляем сухого мха к собранному хворосту, и вскоре сидим у огонька. Сучья весело потрескивают в костре и сыплют яркими искрами.
– У меня ощущение, что мы остались одни на всём земном шаре. Нет больше цивилизации, других людей, остались только ты и я, – кладу голову Павлу на колени. Вблизи огня меня совсем разморило и потянуло в сон.
– В твоих словах есть доля истины, моя дорогая. – Павел снимает с себя высохшую рубашку и укрывает меня. – Неизвестно, сколько мы здесь пробудем. Но мы вместе, и это уже хорошо. Живности кругом предостаточно – не пропадём. Патронов не так много, но на первое время хватит.
– А вдруг нас не найдут?
– Ну, тогда я построю большой дом, ты родишь мне детей, и будем жить, как наши далёкие предки, – шепчет Павел, склоняясь надо мной. – Спи, моя хорошая, и ни о чём не думай.
–Теперь я вряд ли усну: такую перспективу нарисовал…
Но вскоре мне уже кажется, что мы снова на яхте, Павел приглашает танцевать, и мы кружим, кружим, кружим…
Остров Механа в Тихом океане, 2010
Лилиан
– Будь проклят день, когда я послушалась Русито и рванула с ним из Штатов в эти жуткие тропики! – причитаю, закрывая на ключ дверь номера. – Уж лучше бы меня сожрали репортёры и растоптали фанаты Кроули.
Теперь мой спаситель снимается на островах, а я из последних сил отбиваюсь от приставаний его дорогого племянника – сына вождя. Сам предводитель племени затаил на меня обиду.
– Жара, насекомые, жуткие нравы и отвратительное обслуживание! – Спускаюсь по скрипучим рассохшимся ступеням двухэтажной развалюхи с гордым названием "Сердце океана". – Общество распущенных дикарей! Вот тебе, милая, расплата…
Внутри меня гуляет торнадо. Я – единственный постоялец гостиницы уже на протяжении месяца. Незнакомец в холле заставляет меня остолбенеть на мгновение. Кажется его зовут Павел, мы плыли вместе на яхте французского ТВ. Просыхал он редко и, похоже, меня не узнал. Пялится теперь с нескрываемым восторгом во взгляде, даже склонился в изящном поклоне. Я чуть растягиваю губы из вежливости. Всё-таки первый европеец за время моего добровольного заточения. Спешу проскользнуть на улицу. Трещит рвущийся шёлк – моё парео зацепилось за щербатую дверь. Распахнутая настежь, она ни днем, ни ночью не спасает от духоты. Ткань расходится и оголяет мою ногу до самого бедра. Ходить с такими разрезами здесь небезопасно, и я, охнув, стремглав бросаюсь обратно к лестнице. Павел встает у меня на пути. Стопа предательски подворачивается, и я падаю на четвереньки, больно ударяясь коленями о неровные доски пола.