– Вау! Подожди! – дочь встряхивает роскошной светлой шевелюрой и куда-то убегает. Возвращается с магнитной доской, размером с лист А4 и маркером. Протягивает мне.
– Что это?
– Запиши расценки и подпишись.
– Зачем? – округляю глаза.
– Ну ты забываешь всё на ходу.
Это Алёна умничает на тему, когда утром я что-то забываю дома, потому что жутко спешу, а дел много – разбудить дочь, накормить, одеть, себя накормить, одеть, накрасить.
Подписываться под этой ерундой я точно не собираюсь!
Конечно, я ни черта не верю, что Аленка справится хотя бы с одним заданием, потому что она не очень скрупулезная, делает пока всё тяп-ляп. Кровать, заправленная ею, больше похожа на проезжую дорогу после бомбежки коровьими лепешками.
А волосы, длиной до поясницы, вечно в чем-то испачканы, с петухами и начесами.
Не знаю в кого она у меня такая. Точно не в меня!
Кусаю губы. Потому упрямая как ослица дочь тычет в меня острым углом маркерной доски. По её взгляду вижу, что не уступит.
– Ладно! – беру доску, пишу расценки, расписываюсь – ставлю плюсик.
– Ну ма-ма!
– Ладно-ладно! – подписываю кабальный договор с младшей Одувановой.
В чем-то Алёнчик права. Труд ребенка должен оплачиваться, но не деньгами! Не нравятся мне эти меркантильные отношения между мамой и дочкой.
Самое сложное для нас обеих – встать рано, выйти на мороз, и влиться в толпу таких же несчастных людей, спешащих на работу, в школу, в институт.
Худо-бедно справляемся.
Вхожу на кухню, закрываю за собой дверь, включаю кофемашину и подхожу к окну.
Сегодня тридцатое ноября. На улице метет вьюга, и на душе как-то тревожно. Ветрено.
Ежусь. Разглядываю окно и понимаю, что ветрено на кухне, потому что что-то случилось с закрывающим механизмом, и окно приоткрыто.
Не хватало только этой напасти. У меня всего один выходной день, и я обещала дочери провести его с ней.
Мы собирались посетить выставку на ВДНХ, сфотографироваться вместе, снять видео для семейного архива. Вечером сделать домашние уроки.
Планов – громадьё. И в них точно не входило заниматься починкой окна.
– Почему так долго нет кофе? – спрашиваю у кофемашины, и оборачиваюсь. Смотрю на нее вопросительно-гневно.
Но моя дешевая и нервная машинка молчит.
Очень хочется запустить в нее чем-нибудь, но я сдерживаюсь. Лучше по-хорошему разобраться. Подхожу, глажу серебристый корпус, шепчу нежно: