– По-разному. Те, что с мотыгами, или пастухи, относятся по-человечески. Они гостеприимны, встретят, угостят, чаем напоят, в путь проводят. А те, что в галстуках, держат камень за пазухой.
– За то, что из средневековья их вывели в цивилизацию? Что равными со всеми сделали? Те же галстуки им напялили?
– Те, что в галстуках, и раньше были близки с цивилизацией, это, как правило, байские да ханские отпрыски. Только цивилизация с прицепом демократии им не в жилу, им лучше управлять забитыми нуждой, безграмотными пастухами да крестьянами. Вот они и сторонятся развитых стран, не показывают народу то, что хорошо у других, а показывают то, что плохо с их азиатской точки зрения.
– В советское время многие из крестьян и пастухов выбились в люди, нацепили галстуки, они тоже против русских? – спросила Тамара.
– В меньшей мере, но тоже против. Им тоже хочется вкусить власти бая и хана. Соблазна этого мало кто может избежать.
– Так и у нас таких, которые из грязи да в князи, полным-полно! – как открытие мирового значения выпалила Томка.
– Сколько существует человек, столько он добивается власти, привилегий, сытости, богатства. Это с пелёнок у него.
– И у нас?
– А чем мы лучше? Те же твари, сотворённые Всевышним на всекосмическое посмешище. Существа с других планет смотрят на нас, дивятся, смеются, кукиш нам кажут. Не хотят с нами близости, ибо грозит это им Хиросимой и Гоморрой.
– Содомом и Гоморрой.
– Хиросимой, Чернобылем, Майданом, Оранжевой, Тюльпановой революциями тоже. Ничего хорошего у нас они не найдут, а терять, очевидно, им есть что.
– Бог с ними – разберутся! – махнула рукой Томка. – Нам бы себя понять. Сергей Игнатьевич, можете сказать честно, зачем вы приехали в село, которое иначе, как могильником, и не назовёшь? Одному там не выжить, а с семьёй – тем более. Какое-то дело открыть собираетесь, надеетесь возродить село? Ностальгия? Лишние деньги на блажь появились?
– Честно признаться, я и сам толком не представляю, чего добиваюсь. Пока руководят мною чувства – хочу в отчий дом, и всё тут! Зовут мамины руки, пахнущие хлебом, отцовы жёсткие сухие ладони, пахнущие смолой. Ситцевые выгоревшие рубашонки и платьица детишек, пахнущие солнцем, мне снились всё время, когда я был далеко от всего этого. Это, кстати, и спасло меня. Ничего святого вокруг – и в памяти запахи родины, надежда надышаться всем этим хотя бы ещё один только раз! Вот я и подумал: может, кто-то тоже это ищет? Может, кому-то будет подсказкой то, что я, не до конца ещё осознав, стараюсь возродить. Возродить память к хорошему, святому! Не знаю, что получится из моей затеи, но надежд не теряю. Прильнут и ко мне люди, кому дорог запах детской ситцевой рубашонки, запах хлеба и смолы, запах родины!