Парень хмыкает недовольно и отворачивается, видимо, чтобы я не видела скептического выражения его лица. Богдан своей фамилии Романовский не соответствует совсем, потому что романтика – это не его.
– А как мы можем выкрутиться со свадьбой? – спрашиваю запоздало, шокированная таким обещанием.
Дело в том, что у Богдана есть ещё одна особенность: он никогда не бросает слов на ветер. И если что-то говорит, то из кожи вон вылезет, но сделает то, что пообещал.
– Я… – парень едва открывает рот, чтобы что-то ответить, но не успевает, потому что раздаётся звонок в дверь.
– Ты ждёшь кого-то? – вопросительно приподнимаю брови.
– Нет вообще, – отвечает друг и направляется в сторону двери.
И, правда, странно, потому что его родители вместе с сестрой, насколько я знаю, тоже в отъезде.
Богдан первым выходит в прихожую, а я спешу следом. До ушей доносится сдавленное ругательство, когда парень открывает дверь.
Дурное предчувствие сжимает желудок, и во рту почему-то пересыхает. Я не слишком мнительная. Но сейчас чувствую приближение какого-то апокалипсиса и сразу же понимаю, в чём дело, едва выглянув из-за спины друга.
– Ах! – испуганно вскрикиваю и тут же прикрываю рот ладошкой.
Под дверью, прямо на полу, стоит детская люлька. Простая, явно из тех, которые идут обычно в комплекте с коляской, ещё и жутко потрёпанная и старая.
А в ней лежит не котёнок или щенок, а самый настоящий ребёнок. Человеческий.
– Боже, что это? – выдыхаю растерянно, пока Богдан, сорвавшись с места, убегает вниз.
Присаживаюсь на корточки перед люлькой и заглядываю внутрь. Маленькое сморщенное личико буквально зарыто в ворохе грязных пелёнок и каких-то тряпок, а ведь на улице самый пик жары.
Хочется вынуть малыша из этого безобразия, тем более, я совершенно не могу понять, дышит ли ребёнок, но предпринимать какие-либо действия без Богдана не спешу.
Романовский возвращается примерно через минуту, становится напротив двери, широко расставив ноги и уперев руки в бока, и отрицательно качает головой.
– Никого? – роняю без всякой надежды в голосе.
Друг побежал вниз, чтобы, если повезёт, поймать того, кто посмел оставить ребёнка.
– Никого, – цедит обречённо.
Тоже наклоняется к люльке, но в отличие от меня, не боится и отодвигает в сторону пелёнки.
– Ну, что за люди, а! – причитаю, накрывая ладонью лоб. – Есть же больницы, детские дома, беби-боксы в конце концов. Какой ослице пришло в голову подбрасывать ребёнка в подъезд к незнакомым людям?