Бедро жжет, но мне становится легче. Паника отступает. Разрезаю еще раз опасно глубоко, и кровь струйкой стекает по бедру на пол. Темно-рубиновый цвет действует как отрезвитель, и голова перестает кружиться. Моя кровь смывает фантомную кровь тех, кто уже погиб.
Мысли собираются воедино, и я вновь всхлипываю. Они все мертвы из-за меня. Я трусиха, которая спряталась за спиной Гидеона Кинга и стала бороться только за собственную никчемную шкуру. Оран был прав: я действительно грязная свинья, купающаяся не в луже, а в крови людей, погибших по моей вине. Я не стою всего этого, не заслуживаю свободы и шанса на жизнь.
Мои дорогие и любимые брат и дядя пытались отвадить ирландцев от нас, предотвратить все до того, как что-то случится, когда Братва и клан Доэрти начали говорить о моем браке с их наследником. Рома совершил покушение на Орана ради меня, и где он теперь? Где мой дядя, который помог юному мальчишке с этим?
А Эйден? Он был единственным глотком воздуха в доме Орана. Был. Его же даже не похоронили. Оран превратил его тело в месиво, а потом выкинул в реку.
Про нее я даже вспоминать не хочу, как и про всех тех, кто погиб сегодня на берегу.
Мертвы, мертвы, мертвы…
Раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь успокоиться, а рука продолжает резать ногу. Третий порез, четвертый, пятый, шестой. Подо мной образовывается маленькая лужица крови, а нога немеет, но я не останавливаюсь, продолжая кромсать себя.
– Трусиха, сука, свинья, – повторяю все слова, что говорил мне Оран, и бьюсь затылком о каменную плитку, чтобы сделать себе еще больнее. – Предательница… Ненавижу, ненавижу!
Я должна была уехать с Коналом сегодня. Он бы взял меня, если бы я взмолилась. Мне стоило бежать к нему и просить пощады на коленях, а вместо этого я пряталась, наблюдая, как людей, пришедших сделать город чуточку лучше, расстреливают. Песок окрашивался в красный точно так же, как сейчас пол. Режу снова, чувствуя лопание кожи. Это приятно, вид собственной боли каким-то образом приводит в чувства. Физически чувствую легкое покалывание и головокружение от медленной потери крови, но в разуме наступают тишина и спокойствие. Полный штиль наконец-то.
Прикрываю глаза, жмурюсь, позволяя слезам свободно катиться по щекам. Кто же знал, что от боли, причиняемой мужем и его братом, может помочь другая боль? Та, которую я причиняю себе сама. Я контролирую глубину порезов, их количество и даже место нанесения нового рисунку. Не Оран и не Конал, а я. Они забрали у меня многое, но не это. Возможно, моим концом и будет Конал, но я сделаю все, чтобы не дать ему шанс на такое наслаждение. Уж лучше я убью себя, чем окажусь в его лапах безвольной рабыней.