– И укажет этим расам кто сейчас действительно представляет угрозу, не так ли?
– Вы, как всегда, видите самую суть вопроса, мистер Итэр.
– Опыт, – сухо ответил Джеймс.
– После того, как главой Союза наконец-то стал представитель человеческой расы, мы не должны упускать возможность закрепить наши позиции и показать всем остальным, что может быть с теми, кто решит нарушить равновесие в сложившейся расстановке сил.
– Вы же понимаете, что после бомбардировок планете конец?
– Ну, – протянул Гаусс, рассматривая дымящуюся сигару, – кому какое дело до этой планеты, она так далеко от нас, что никто и не заметит потери. Особенно в масштабах пяти галактик.
Джеймс ощутил, как боль, сухим, остроконечным камнем наглухо застряла в горле.
– Мне пора, – он поднялся и зашагал к выходу.
– Завтра в девять жду вас у главного входа в университет, – выкрикнул ему вслед Гаусс, – и не опаздывайте мистер Итэр, иначе последствия будут крайне для вас неприятными. И это чистая правда.
Выйдя из кабинета, Джеймс остановился. Чувство ненависти давило и жгло где-то в груди, будто чьи-то сильные руки месили его внутренние органы как тесто. «Сколько же ведер дерьма за свою жизнь нужно выпить, чтобы оно наконец добралось до горла и начало перекрывать кислород?». Прокрутив эту мысль несколько раз и уловив на языке появившийся неприятный привкус, Джеймс побежал к выходу. Только оказавшись снаружи и глубоко вдохнув спертый воздух, переработанный измученными за день очистительными фильтрами, ощущение безысходности понемногу начало отступать.
Дорогу к матери, Джеймс преодолевал автоматически. Мелькание потолочных ламп в бесконечных тоннелях платформ, двигало его вперед. Оно задавало нужный ритм отупения и гипноза, при котором все чувства, включая чувство справедливости исчезало напрочь. Только когда он переступил порог неродного дома, в котором жил самый родной для него человек, Джеймс смог прийти в себя.
– Привет, мам, я дома, – вырвалось у него.
– Здравствуй, сынок, – мать вышла навстречу. На руках и щеке остатки муки, на поясе повязан чистый, но изрядно потрепанный передник, прохудившийся в нескольких местах до дыр.
– Что готовишь?
– Твой любимый пирог, – она аккуратно стряхнула с тела остатки серой, как бетонная пыль муки на стол, а затем тщательно собрав их в ладонь высыпала в пакет.