– А стихи она еще пишет? – пригубив остаток кофе, Зина вся сморщилась и снова отставила чашку.
– Пишет, – не удержавшись от вздоха, признался Клим. – Только это уже не назовешь стихами… Раньше хотя бы рифмы были… А сейчас это просто поток бессвязных мыслей, ни одна из которых не додумана.
– Жаль, – сказала она, не улыбнувшись. – Я люблю стихи. Мне хотелось бы почитать то, что есть у нее.
– Потому что вы ее играете? – Клим сразу же прикусил язык, потому что вопрос показался двусмысленным даже ему самому.
«Будто я выжимаю из нее хоть малость симпатии ко мне! Дурость какая», – сердито подумал он и только хотел заговорить о чем-нибудь другом, как Зина легко ответила:
– Да.
Он удивился тому, как больно отозвалось в нем это «да». И зло поддразнил себя: «Значит, все-таки надеялся выжать? А ничего не вышло… Ни в чем ничего не вышло… Нет, что я несу?! Пьеса-то получилась! Разве это не чудо? Да я должен вопить сейчас от восторга, а не хныкать, как сопливый подросток…»
– Я, конечно, могу принести ее тетради, если вы считаете это настолько важным, – с неохотой отозвался Клим. – Только, боюсь, вы не найдете там ничего интересного. Для роли, я имею в виду.
– А для себя?
– А вам это нужно? Я ведь говорю, что там – сплошной хаос. В юности мы называли такое «бред сумасшедшего». Боюсь, это очень точно, хотя и грубо.
– А вы умеете быть грубым? – неожиданно спросила Зина.
Склонив голову набок, словно прислушавшись к чему-то внутри себя, она сама и ответила:
– Нет, не умеете.
Он хмуро спросил, чувствуя себя уличенным в постыдной мягкотелости:
– А это обязательно?
– Совсем не обязательно. Просто я еще не встречала таких людей.
Климу тотчас захотелось поговорить об Иване, но это было бы верхом бестактности, и потому он ухватился за другой созревший вопрос:
– А разве вы умеете быть грубой?
Она засмеялась, потом вздохнула:
– Иногда я так ору на детей… Просто нервы сдают! Но они все равно не воспринимают это всерьез.
– Не обижаются?
– Нет. Хоть и затихают на время. Но опять же – только на время!
– На вас невозможно обидеться…
Зина издала недоверчивый смешок:
– Почему это? Знаете, как дети говорят: на дураков не обижаются. Вы это имеете в виду?
Ему и самому стало смешно:
– По-вашему, я мог так подумать?
– Нет, – согласилась она. – Не утверждаю, что обо мне не могли… По-моему, вы вообще не можете так думать. Вы написали такую добрую пьесу!