На протяжении всего обеда я чувствовала, что меня бесцеремонно разглядывают. Эти взгляды не были похожи на праздно – любопытные. В них я ощущала искреннюю заинтересованность моей скромной персоной. Стол, за которым я сидела, находился ближе к окнам, и я могла любоваться гладью реки и проплывающими мимо берегами. Но увидеть тех, кто сверлил меня глазами, было возможно, лишь повернув голову, так как их столик находился у входной двери и сбоку от меня.
Недолго думая, я смело оглянулась. И сразу же натолкнулась на весёлый искрящийся взгляд красивого молодого человека, внешне очень похожего на артиста Домагарова в начале его киношной карьеры. Возраст я не умею определять, но на мой взгляд, ему было больше двадцати пяти, может, даже тридцать. Около него сидела ничем не примечательная девушка, которой я дала бы больше тридцати, и тоже разглядывала меня. Тогда я точно поняла, что это были за взгляды. Я бы назвала их оценивающими. Такими взглядами оценивают вещь, решая, подходит она человеку или нет, и я… -
Лариса Валентиновна вдруг прервала рассказ и с улыбкой обратилась к возмущённо поднявшей брови слушательнице: – Да, Лерочка, да. И не смотри на меня с таким изумлением. Представь себе – меня тоже покоробил тот факт. В общем, если не возражаешь, то я, пожалуй, продолжу. Итак, рядом с описанной мною парой был ещё мужчина, но я не решилась взглянуть на него. Расстояние до их столика было не более двух метров, но я отчётливо чувствовала вязкое тягучее горе, окутавшее его плотным коконом. Его состояние, так похожее на то, что я испытывала три последних года, словно подлив масло в огонь, усилило мою боль… – Бывшая учительница умолкла, но после небольшой паузы вновь заговорила, обращаясь к разволновавшейся Калерии: – Я думаю, что вся школа знала о моей трагедии, а уж ты, с твоей потрясающей «любознательностью», знала больше других. Я жила… хотя назвать жизнью моё существование в те годы, значит погрешить против истины. Я никак не могла, да и не хотела, смериться с утратой любимого человека. Показывать свою боль на людях я тоже не имела права, поэтому…
– Я помню, – перебила её Лера, – вы тогда хоть и улыбались нам, а глаза были грустными-грустными.
– Ну, если ты всё помнишь… ты же, кажется, у нас в тот год школу оканчивала? Ну да, точно, ты была выпускница. Только помнишь ты то, что было на виду, а то, что творилось у меня внутри… ни видеть, ни знать ты не могла. А там было темно, холодно и очень страшно: разрывалось кровоточащее сердце и мучилась душа.– По мере того, как она говорила, её голос тускнел, утрачивая привычное интонационное многообразие, а глаза, только недавно полные жизни, меркли. – В тексте одной из песен певца Стаса Михайлова есть такие слова: «Дай нам бог не хоронить любимых». Лучше не скажешь. Дай бог и тебе, девочка, не знать этого мучительного ада!