– Здравия желаю, товарищ командир! Разрешите обратиться…
– Разрешаю сесть и спокойно доесть то, чем потчует тебя моя жена! – прервал тот солдата, и вымыв руки, сел за стол.
От смущения, солдатик почти не чувствовал вкуса клубники и лёгкой кислинки желе. Ну, да ничего, животу всё одно будет вкусно.
Чинную молчаливую трапезу сопровождали раздумья сообща, хотя у каждого о своём. Хозяйка прикидывала, чем порадовать мужа на ужин, солдатик думал о маме и целом ведре сгоревших её пирожков с капустой, что мальчишкой нёс однажды в закут свиньям, пока не видит отец, а командир вспоминал, как мать заставляла его, восьмилетнего, стирать носовые платки в холодной воде, мыть полы, которые запрещала перед тем мести, «чтобы не пылить», да ещё отчищать железной щёткой с кислотой рыжую, ноздреватую из-за отбитой эмали ванну.
– О! Я там жду, а они тут… Пируют! – раздалось вдруг от порога кухни.
– Садись за стол, сестрёнка! Хорошо быть причиной для радости, как считаешь?
– А то! – кивнула девушка, подмигнув сперва брату, а потом и солдатику.
Обменявшись взглядами, золовка со свояченицей вздохнули хором, и с замешанной на печали материнской, чистой женской любви, принялись глядеть, как едят мужчины. Ибо – не бывает веселья без грусти и наоборот.
Собрав подле себя складки берега, как пышность юбки, гадюка принимала солнечные ванны. Неподалёку, ухватившись за край листа кубышки и выпучив глазёнки в будущее, парил лягушонок. Течение воды щекотало его по животу и самовольно сучило раскинутыми на стороны ножками. Тут же – поверх самого листа, отдыхала безногая ящерица веретенница, что долго крутилась перед тем веретеном, сминая простынь поверхности воды, будто никак не могла удобнее устроиться
Играя водой, схожая с рыбой, вьюном12 ящерица, всё же не могла себе позволить долгих купаний, а посему лежала теперь, приподняв милую головку, и присматривалась к гадюке, чей траурный наряд и пугал, и приводил в изумление строгой красотой и аккуратностью. Платье, повторяющее контуры тела, тем не менее, подчёркивало одни лишь достоинства.
Не отыскав к чему придраться, веретенница вновь принялась крутиться, мотая тонкое полотно воды округ себя, будто индийка, вполне оправдывая назначенное ей название.
Запыхавшийся по домашним делам соловей, уделил минутку, полюбоваться соседскому ничегонеделанию, но не осудил, не очернил свою душу завистью. У всякого – свои хлопоты в известный час, да жизнь не токмо одних них ради. Бывает, когда и прельстишься отсрочкой исполнения долга, поддашься соблазну ступить прочь круговерти поджидающих тебя обязанностей, да к изумлению ожидающих от тебя обыкновения, сделаешь нечто по наитию, от куражу… И окажется самым главным в той твоей собственной жизни и до, и после того.