– Учти, скорее я тебе на голову это платье надену, чем ты на меня, – предупреждаю.
По его губам скользит ядовитая ухмылка. Но блондин никак не комментирует моё нежелание переоблачаться в купленное им безобразие, от расцветки которого у меня предвидится нервный тик. А из пакета достаёт… коробку с пластырями. Очевидно, она лежала под тряпкой, поэтому я её прежде не заметила. Хотя то нисколько не объясняет, на кой ему сдаётся медицинский пластырь. Вернее, мне.
– Зачем это? – напрягаюсь.
Не столько от самого факта наличия пластыря, сколько от последующих действий мужчины. Он ведь, мало того, что забрасывает ставший никому не нужным пакет с платьем на заднее сиденье, достаёт один из пластырей, освободив тот от упаковки, так ещё и перехватывает другое моё запястье, внимательно разглядывая расцветающий там синяк, после чего предельно аккуратно наклеивает пластырь поверх повреждённого участка. Самоклеящаяся повязка пахнет ментолом. Если верить надписи на бело-синей коробочке, также оставшейся в стороне, обладает местно анестезирующим и противовоспалительным действием, а каждое последующее прикосновение чужих сильных пальцев ощущается до того едва осязаемо, словно их обладатель откровенно опасается навредить.
Дальше…
Что-то совсем невообразимое!
Расходится мириадами мурашек по всему моему телу. Можно подумать, мы где-нибудь в Арктике, на улице давно не плюс двадцать с лишним, а расползающееся чувство ложного холода на мне усиливается с каждым уходящим мгновением, просачиваясь под кожу, въедается в мои вены. Пульс стучит чаще. Сердце бьётся громче. В наступившем между нами слишком тесном молчании я чувствую это чрезвычайно отчётливо, чтобы попробовать думать о чём-либо ином.
Да какой там, думать!
Мои глаза округляются сами собой, пока я смотрю на мужчину, а он, закончив с наклеиванием пластыря, сперва удостоверяется, что тот расположен, как надо, после чего склоняется ниже, сжимая мои пальцы в своих крепче прежнего. Мириады мурашек исчезают. Вместе с прикосновением твёрдых губ чуть выше внутренней стороны моей ладони. Меня ж будто током прошибает.
– Стоит поберечь эти красивые хрупкие ручки, – произносит Айзек, выпрямляясь, возвращая мою ладонь мне на колени.
Сами колени тоже поворачивает. И даже непослушный шлейф платья поправляет. Но дверцу машины с моей стороны, которую собирается закрыть после всех своих манипуляций, немного придерживает.