Тут моя голова повернулась к зеркалу и… пришлось зажать рот рукой, чтобы не закричать. В проклятом стекле отражался не Павел Игнатов студент Московского политехнического университета двадцати трёх лет от роду, а какой-то худой и бледный парень моих лет, но точно не я. Но что-то в этом самом незнакомце, смотревшем на меня из зеркала, было завораживающее. Чувствовалась какая-то порода. Аристократическая, я бы сказал.
Первым делом надо успокоиться. Почитывал я книги о попаданцах и всякой альтернативной истории с бояркой. Неужели я очутился в одной из них? Но как это возможно? Стоп. Я вернулся к кровати и, усевшись на неё, постарался прийти в себя и немного проанализировать ситуацию. Обычно мне это помогало. Сон во сне? Ущипнув себя, почувствовал боль. Значит, не сон. Еще раз попытался вспомнить, и меня вдруг накрыло. Будто попал в иммерсивную постановку, где главным героем выступал я сам.
* * *
– Паш, Паш, я очнулся от толчка в бок.
Повернувшись, увидел Иру, старосту моей институтской группы, сидевшую рядом со мной. Единственную, кстати, девушку в нашем мужском коллективе. И, по-моему, она ко мне была неравнодушна. Впрочем, я могу и ошибаться. Опыта у меня немного.
– Просыпайся, – шепнула она. – Ты чего, совсем сдурел, что ли? Мымра сейчас тебе устроит.
Я оглянулся. Блин, вот дернуло же меня на лекции заснуть. Да ещё на философии. Не знаю, нафига этот предмет включили в программу. А Мымра – Сотникова Елена Витальевна, полная тетка лет пятидесяти, ещё и оказалась настоящей фанаткой своего предмета, поэтому очень плохо реагировала на любое невнимание к нему. И самый парадокс в том, что если эта коза меня завалит, то реально могут появиться проблемы. Третий курс института, и зависеть от какой-то бредовой философии… Но, как говорится, никуда от этого не денешься.
Я благодарно улыбнулся старосте и уставился на доску, где распиналась Елена Витальевна, что-то вещавшая про господина Иммануила Канта, что, на мой взгляд, переел грибов или накурился гашиша, когда придумывал свои взаимоисключающие теории. Встретившись глазами с суровым кандидатом философских наук, я принял самый невинный вид, на который только был способен. Мои старания не прошли даром.
После философии шла физкультура, откуда я просто смылся, памятуя о том, что наш физрук, недавно отметивший семьдесят лет, даже перекличку не проводил. В общем, предупредив старосту, которая единственная знала, что у меня сегодня день рождения, отправился домой. Хорошо еще, что этот самый праздник, я не отмечал да мои товарищи-ботаники никогда о нём и не спрашивали. Собственно, первым и, наверное, последним человеком, хоть как-то меня поздравившим, была именно Ира.