Широким шагом переступив через ботинки, Ариан прошёл в коридор.
– Пудинг и сыр улучшают всё! Если для чего-то не годится пудинг, значит, подойдёт сыр. – Сопровождаемые громким чавканьем, эти слова доносились из кухни. – В любом случае, коли ты меня приглашаешь, не может быть никаких оправданий тому, что в доме нет ни того ни другого, – продолжал тот же голос явно жующего человека.
Ариан разулся и бросил в угол рюкзак.
– Это Барнеби, – Джес, смеясь, указала пальцем в направлении, откуда шёл голос.
Неразборчивые надписи у неё на руках исчезли, изумился Ариан. Наверное, померещилось. Зато ему бросилось в глаза множество ожерелий, которые она надела одно поверх другого. Кожаные шнурки с нанизанными камешками и кристаллами висели над бронзовыми амулетами, деревянными кулонами и маленьким кожаным мешочком. Большинство из них выглядели так, словно девочка их сделала сама. Он собрался было её об этом спросить, как услышал знакомый голос.
– Приглашаю – это сильно сказано, – насмешливо-спокойно произнесла тётя. – В последний раз я приглашала тебя пять лет назад, и с тех пор ты нежданно-негаданно сваливаешься как снег на голову, ставишь мне на веранду горшок с цветком или ведро яблок и без спросу опустошаешь мой холодильник.
– Если бы ты не пекла такой вкусный яблочный пирог, я бы объявлялся здесь намного реже. Теперь тебе недостаёт только пудинга – и тогда я твой гость каждый день, – энергично жуя, откликнулся Барнеби.
– Поняла. Следующий пирог я, пожалуй, лучше превращу в угли, а то, не ровён час, ты тут поселишься…
По коридору снова разнёсся смех. Когда же он в последний раз сидел дома с друзьями, с семьёй и смеялся? Ариан не мог припомнить. Должно быть, давненько это было.
– Скажу-ка я магестре, что ты здесь, – прервав его размышления, Джес ушла по длинному коридору. Вот опять оно, это странное слово. Повесив шарф и куртку на свободный крючок, он огляделся в овальной прихожей. Круглые окна выходили на улицу, в серый октябрьский день.
Два часа потребовалось поезду, чтобы привезти его сюда. Благодаря вопящим младенцам и тугоухим пенсионерам они ощущались как все четыре.
Сев наконец в Ротенбахе в дребезжащий автобус, он чуть ли не радовался. Но именно что «чуть ли», потому на самом деле никто не радовался тому, что едет в Аркен, скучнейшее место на свете. Причём «ехать» в данном случае означает после бесконечной поездки на поезде торчать в пустом автобусе номер восемь, ползущем по туманной лесной дороге в темпе улитки. Но ведь Ариан сам виноват. Уже водитель мог бы послужить ему предостережением. На любой вопрос дремучий старикан отвечал одно и то же.