– Господа, Зиновию Петровичу стало плохо. Вот так-с, думаю, апоплексический удар с ним приключился, – открыв дверь, что оказалась не плотно закрытой, Фелькерзам даже не удивился, увидев в коридоре Клапье де Колонга и Игнациуса – оба стояли изрядно побледневшие. В тусклом свете электрической лампочки было заметно, как трясутся пальцы у начальника штаба, а по лицу командира броненосца, словно рассыпанный бисер, блестели капельки пота.
– Проходите, господа, что стоите. Думаю, вы имели честь подслушать разговор двух адмиралов. Весьма нервный, как вы знаете – с Зиновием Петровичем совсем плохо – он ведь в Камрани один приступ инсульта перенес, нужно после него отлежаться, а он весь на нервах – тяжелое бремя ответственности на себя взвалил. Вот и не выдержали кровеносные сосуды в голове, полопались. Да-с, нехорошо получилось, но на госпитальном «Орле» его выходят, лучший уход обеспечат. Это меня грешного по приказу вице-адмирала на броненосце держали – странную суровость ко мне проявил командующий эскадрой, жестокую и непонятную. Но бог ему судья, мне нужно свое дело делать, эскадру в бой вести!
На Фелькерзама навалилась непривычная говорливость, но он понимал, что идет «откат» после перенесенной болезни и стресса, который он получил в ходе беседы с командующим.
– Ваши превосходительства слишком горячо беседовали, чтобы вас не слышать. Потому и стоим здесь, чтобы не было иных свидетелей, – совершенно спокойным голосом произнес Игнациус.
– И поняли вполне достаточно из него, чтобы подтвердить, что Зиновий Петрович сам передал вам командование и свалился от сердечного приступа. Тяжкие трудности похода не выдержали его превосходительство. Так для всех будет лучше, – странно, но на лице начальника штаба не было ни проблеска скорби, а одно непонятное облегчение.
Между тем капитан первого ранга Игнациус уже начал распоряжаться, проявляя кипучую энергию. Появились оба судовых врача, захлопотавшие вокруг лежащего на полу Рожественского. Фелькерзам стоял в сторонке, закурив папиросу и стряхивая пепел в горшок с фикусом, что стоял у маленького окна – верх роскоши адмиральского салона. Из разговоров медиков между собой понял, что дело плохо – Рожественский уже не мычал, а потерял сознание. Появились дюжие матросы с носилками, бывшего, да, уже бывшего командующего эскадрой бережно положили на брезентовое полотно, сунув ноги в «карман», и, подняв как перышко, унесли.