Она продолжила:
«Можно сказать, что я родилась не в том месте и не в то время. Однако дети сами выбирают, где хотят прийти в этот мир. Я решила родиться в 1935 году в Польше у еврейки, матери-одиночки по имени Мириам. К слову, ее несчастливая судьба и спасла меня. Я знаю о ней только то, что в 31 год она все еще не была замужем и вела богемный образ жизни. Она была далека от традиционных ценностей, любила проводить время в компании варшавских художников, некоторые были ее любовниками. Один из них стал моим отцом, как минимум биологическим. Позже я узнала, что являлась плодом супружеской неверности, и именно по этой причине он так меня и не признал, хотя и видел, как я росла. Легкий нрав матери уже был позором для ее семьи. А когда она забеременела, ее решили отослать подальше. Последние шесть месяцев беременности она провела в деревне, вдали от людей, а когда родила, ей дали понять, что не может быть и речи о возвращении. Мать поселилась со мной в Варшаве. А так как она была полна решимости вернуться, естественно, чтобы воссоединиться с отцом, семья предложила сделку.
Обе ее сестры вышли замуж за французов и жили в Париже. Одна из них согласилась взять меня к себе. Поэтому решили так: мама отвезет меня туда и оставит, я буду расти без нее, что спустя несколько недель после моего рождения и сделали. Но, ко всеобщему удивлению, оказавшись в Париже, мать отказалась уезжать без меня. Я и по сей день счастлива от осознания сего факта, это чувство сопровождало меня всю жизнь. Отречение от собственной прошлой жизни и сделало ее моей матерью.
Она осталась жить в столице у одной из сестер. Я знаю, отец дважды приезжал к нам в Париж. И могу сделать вывод: они все же любили друг друга.
Моя никогда по-настоящему не работавшая мама довольно быстро стала портнихой. Женщина, познавшая все прелести богемной жизни, кружившаяся в водовороте мужчин и вечеринок, теперь спала на матрасе в крошечной столовой, и ее непростую жизнь хоть как-то скрашивало материнство. Так она прожила четыре года. Знаю, сестры несколько раз пытались выдать ее замуж, но она отказывалась.
В августе 1939 года заболела моя бабушка, и мама решила поехать на несколько недель в Варшаву, чтобы поухаживать за ней. Она хотела взять меня с собой, но дед был непреклонен. Он по-прежнему не желал, чтобы его дочь появилась на людях с “бастардом”, как тогда было принято красиво изъясняться на эту тему. Я как-то нашла письмо, где он описывал отказ именно в таких выражениях.