– Да я его на ремни распущу, я ему…
Рассказать, какие еще безумные казни он придумает для самозванца, воевода не успел. Проестев остановил его словоизлияния, жестко усадив на лавку.
– Вот что, воевода, ты в это дело не лезь. Без тебя разберутся. Бери коня и скачи в Гледенский монастырь. Твое дело – Хлопова. Молись, чтобы девица выжила. А потом будешь ходить за ней по пятам и не дашь волосинки с её головы упасть! Понял?
– Помилуй, Степан Матвеевич, что я ей нянька что ли? – завыл от обиды Стромилов. – У нее сторожей хватает… Уж прости, сударь мой, но это дело не для меня!
Проестев больно схватил воеводу за плечо и посмотрел ему в глаза своим жутким немигающим взглядом, словно пытался распилить его пополам.
– Ты не понял, Юрий Яковлевич, это не просьба и не предложение. Ты будешь охранять царскую невесту даже ценой собственной жизни. Если я прикажу, ты за ней не только ходить, ты носить за ней будешь… этот, как его?
Проестев защелкал пальцами, вспоминая забытое им слово.
– Чего носить-то? – хмуро поинтересовался Стромилов, обиженно сопя.
– Ну, это, – наморщился Проестев – жопа с ручкой?
– Ночной горшок, что ли?
– Точно, – облегченно выдохнул начальник Земского приказа, – спаси Христос! А теперь поспеши в обитель и о том, что я здесь, никому!
– Да понял, не дурак! – буркнул Стромилов уязвленно.
Он вышел за дверь, и через некоторое время со двора донеслось лошадиное ржание и удаляющийся топот копыт.
Проестев расслабленно потянулся и завалился на лавку у окна, но услышав шорох, резко поднялся на локтях. Всеми забытый татарин Касим всё еще стоял в дверях, не зная, что ему делать?
– А-а, нехристь, ты еще здесь? Ну и хорошо! Сходи к ключнице, пусть принесет мне чего-нибудь из снеди. С утра ничего не ел!
Касим стоял в дверях и не двигался, рассуждая, правильно ли будет выполнять поручения незваного гостя. Но Проестев умел быть убедительным.
– Чего встал, как истукан? Иди исполняй. Не зли меня!
Привратник неуклюже поклонился, прикрывая ладонью подбитый глаз и отправился искать ключницу, на ходу сокрушенно цокая языком и приговаривая:
– У-у, шайтан!
Глава восьмая.
В покоях Великой Государыни инокини Марфы Ивановны, занимавших добрую четверть Вознесенского монастыря, несмотря на теплый июльский день, все окна были наглухо закрыты железными ставнями и плотно занавешены бордовым дамастом, вышитым зелено-голубыми ирисами, розами и геральдическими коронами. От обилия ослопных свечей, чадящих низкие сводчатые потолки обители, трудно было дышать, но тихие, молчаливые черницы, деловито снующие по комнатам, казалось не испытывали никаких неудобств. Не проронив ни слова, они словно бестелесные тени возникали и таяли в многочисленных нишах, арках и дверных проемах покоев матери-царицы.