«Заходите, духи-пииру, обед свеж, сочен и почти готов».
От этой мысли я зябко передернула плечами. Желтые злые глаза, казалось, жгли кожу.
Я попробовала закрыть входную дверь, но замок пришел в полную негодность. Отчаявшись, я перевязала дверную ручку пояском халата, чтобы хоть как-то защититься от незваных четверолапых гостей.
Остаток дня прошел в тщетных попытках починить пострадавший от рук Красса нагреватель. Зажав в зубах фонарик, найденный в подвале, я складывала рунические камни и так, и этак, но все старания не привели к желанному результату. Магические потоки, приводившие в движение сложную систему из труб и обогревателей, оказались слишком сложными. Здесь был нужен хороший стихийник и специалист по рунам, а не алхимик, пусть даже и дипломированный.
Мысленно смирившись с неизбежным – воду для мытья придется греть на плитке, а на случай холодных ночей нужно будет собрать со всего дома пледы и одеяла, – я перекрыла течь и вытерла образовавшуюся на полу лужу. Хотя бы не придется отвечать перед Крассом за испорченный паркет. Что до остального – во время разлива рек в моем родном Хийри, маленьком городке на самом севере Ньеланда, бывало и хуже.
Четыре просторные спальни – одну из них, с самой удобной, как мне показалось, кроватью, я выбрала себе на эту неделю – явно предназначались для хозяев дома и их детей. Удобные, аккуратные, полные милых мелочей вроде кресла-качалки, детских рисунков в рамках или самодельных деревянных механических игрушек, они были полны душевного тепла и уюта. Это чувство было почти осязаемо – будто я вдруг оказалась…
Дома.
Бродя по пустым, аккуратно прибранным комнатам, я видела вокруг тени старых хозяев. Казалось, стоит лишь немного прислушаться, как из гостиной послышится звонкий смех, патефон задребезжит старой пластинкой, а в воздухе запахнет ягодным пирогом, только что вынутым из духового шкафа. Наверное, когда-то в доме кипела жизнь, но сейчас от нее остались лишь воспоминания, и это навевало грусть.
Счастливые улыбающиеся лица – глава семейства Ноур, отец Красстена, еще совсем молодой, обнимал незнакомую льеру, прижимавшую к себе хохочущего темноволосого мальчишку, – смотрели на меня с фотокарточки, украшавшей стену гостиной. Как же сильно они отличались от семьи Красса, какой я увидела ее в первый год нашего совместного обучения. Лэр Ансельм, немногословный и вечно усталый, потерял блеск в глазах и эту легкую радостную улыбку. Да и мать Красса, вторая льера Ноур, резкая в движениях и поступках, переменчивая, словно морской ветер, никогда не казалась настолько умиротворенно-счастливой, как эта женщина на фотографии.