– Нам сообщили, убийца – Зельда Кракеншвестер. Одаренная.
– Ага. Зеля. Хорошая девочка была, тихая, приветливая. Пусть и не по церковным канонам желать самоубийце такого, а царствие ей небесное. Приехала в нашу глухомань года четыре назад по распределению после интерната. Медичка она была, знахарка по-простому. Поначалу керр Марен – это наш врач, три поколения уже лечит и про каждого все-все помнит, какие у кого болячки и недуги, – скептически к ней относился, но быстро ее признал. И то сказать, глупо фыркать – иначе снова бы пришлось уважаемому дохтуру самому ноги мозолить, – подмигнул керр Дорф. – Отдал ей всю восточную часть. Девчонка и впрямь толковая была.
– Вы как будто ей сочувствуете? – удивился Юрген.
– Да нет. Делов-то Зельда наворотила, мама не горюй, – поскреб кучерявую светло-рыжую бороду керр Дорф. – Но ведь даже собака, если ее постоянно пинать, рано или поздно укусит. Я так думаю, любого человека довести до греха можно. Сколько Ядвига невестку клевала, удивительно, что та раньше не взбунтовалась.
– Ядвига… убитая мать мужа?
– Ни одного доброго слова девчонке не сказала, все ворчала и придиралась, даже поколачивала, по слухам. Врать не буду, сам не видел. Свояченица говорила, что Зеля от благоверного синяки прячет. Злилась Ядвига крепко: сын против родительской воли на приезжей сироте женился. Они-то с муженьком Ловафу другую партию готовили, из местных да позажиточнее которые.
Керр Дорф хмыкнул в усы.
– Ох и поскандалила же старуха на свадьбе! Кричала, что сыночку ведьма приворожила. Так, не так, – пожал он плечами, – но Ловаф в жене действительно души не чаял, а в травках-то и зельях медичка наша хорошо разбиралась. Бывало, голову с похмелья ломит, да еще Ильма упреками всю душу выест – пускай и справедливо, но кому от того легче-то. Зайдешь к Зельде в гости, та отвара нальет, свечки-палочки какие-то ароматные зажжет – и сразу в пляс пуститься хочется.
Керр Дорф остановился против новеньких ворот с вырезанными на створках пчелами, означавшими, что дом принадлежит бортнику. Судя по добротной ограде да крепкому просторному срубу, люди здесь жили хозяйственные, трудолюбивые и радушные. Но теперь во дворе царил разгром, а от места веяло чем-то гнетущим – как всегда, когда кто-то где-то погибал насильственной смертью.