– Ну, конечно. И что я ему должна буду за подарок?
– Все, что он захочет и что ты позволишь, – заржала Катюха.
– Не собираюсь я с ним спать! – фыркнула я.
– А я бы переспала. – Она мечтательно закатила глаза. —Когда ещё мимо твоей жизни пробежит такой самец?
– Тоже мне! Да сейчас шизиков на каждом шагу, – покачала я головой.
– Да у тебя самой на него слюнки текут, – засмеялась Катюха.
– Да ну тебя! – отмахнулась я от подруги.
Пирогову я позвонила во второй половине дня, когда покончила со всеми делами в школе и выбралась за пределы её стен. Он долго не отвечал, и я уже собралась плюнуть и отключиться, когда в телефоне раздался его бархатистый слегка хриплый голос:
– Слушаю.
– Иван Рокотов? Это Мария Евлампиевна Завидеева-Загорская вас беспокоит, – официально-учительским тоном отчеканила я.
– Машуля, вот уж не ожидал! – удивился он.
– Если не ожидал, зачем номер свой оставил? – Тут же поразилась я его бестолковости.
– На всякий случай, – засмеялся он. – Как тебе мой подарок?
– Спасибо, конечно, но я хотела бы его вернуть.
– Возврату и обмену не подлежит!
– Пирогов…
– Ваня, – поправил он.
– Хорошо, Вань, давай без показушничества, ладно?
– Никакого показушничества, Машуля. Цветы ты не любишь, пришлось выкручиваться.
– Вот же навязался на мою голову, – простонала я,
– Поужинаешь со мной? – тут же перешёл он в наступление.
Я хотела отказаться, а потом подумала: какого черта? Мне ведь и самой все это безумно интересно.
– В субботу.
– До субботы долго ждать, – простонал он.
– Воспитывай в себе терпение, Ванечка. Терпение и воздержание, – засмеялась я и отключила телефон.
Иван
Терпение и воздержание. Стоило этим двум словам слететь с Машулиных губ, как у меня тут же все и закончилось. И терпение, и, мать его, воздержание.
Ну, допустим, воздержания и не было никогда. Не умел я воздерживаться, особенно от женских прелестей. А терпение? Да какое тут будет терпение, если перед мысленным взором Машуля до сих пор отплясывала на том столе. То ли свет так в клубе падал, то ли у меня воображение богатое, но кожа моей соблазнительной училки будто сияла и так и манила, звала, чтобы к ней прикоснуться.
– Вань, о чем задумался? – В дверях кухни показалась мама.
– Да так, о хлебе насущном, – хмыкнул я.
– Знаю, я твой хлеб, – покачала она головой. – Вон как глаза блестят.