Через час с небольшим родительское собрание закончилось, и я, пожелав всем терпения в воспитании детей, распустила родителей. Однако ко мне тут же подплыла бабка Милы Авериной и начала выяснять, почему её девочка сидит теперь на задней парте.
– У Милы дальнозоркость. Ей неудобно за первой партой, – объяснила я.
– Что за глупости! – взвилась бабка. – Все годы училась, сидела впереди и ничего, а вы её зачем-то назад отправили!
– Спросите у Милы, где ей лучше видно, – вежливо посоветовала я.
– Я её с пелёнок ращу и сама знаю, где ей лучше. – Она упрямо выставила подбородок. – Пусть, как и раньше, сидит спереди.
– Пусть сама решит, – отрезала я. – Если у вас больше нет вопросов, то пойдёмте домой. Время уже позднее.
– Я пойду к директору, если вы будете мне противоречить! – пообещала бабка. – Меня тут давно все знают и уважают.
– Идите, – пожала я плечами и начала убирать вещи со своего стола.
Бабка, поняв, что я не собиралась перед ней лебезить, фыркнула и направилась к выходу. Слава богу! Отделалась, как та лошадь, легким испугом. Меня коллеги предупреждали, что с этой мадам ещё будет куча проблем: моя Милочка то, моя Милочка се. Требования, требования, требования.
Я вытащила из сумки зеркальце, подкрасила губы блеском. Надев пальто, я погасила свет, заперла кабинет и пошла на выход. Коридор гулким эхом разносил звук моих шагов. На этажах уже было темно и тихо. Лишь внизу, в спортивном зале, раздавались крики и стук мяча о напольное покрытие: там ещё не закончилась секция по баскетболу.
Выйдя на школьное крыльцо, я чертыхнулась. Дождь! А я без зонта. Утром солнышко светило, а тут нате вам! И до метро далеко. Блин! Пакет, что ли, на голову натянуть? Вон бабка Аверина так и сделала. Нет уж. Пусть мокнут мои косы.
Спустившись с крыльца, я вприпрыжку через лужи поспешила к школьным воротам.
– Мария Евграфовна, запрыгивай! – Прямо передо мной остановился шикарный Maserati Quattroporte. Ни фига себе машинка! Ее дверь тут же распахнулась.
Папаша Пирогов собственной персоной.
– Спасибо, но я пешком, – бросила я, пытаясь обойти авто. – И я не Евграфовна, а Мария Евлампиевна.
– Простите, Марь Иванна, – саркастично ответил наглец.
Он уже вышел из машины и перегородил мне дорогу.
– Давай-ка в машину, Машуля, а то промокнешь до трусиков.
– Да что вы себе позволяете? – Я уставилась в его наглые серые глаза, чтобы пригвоздить его к месту, испепелить, заставить под землю провалиться!