***
Продажа не ладилась. Сначала я сильно завысил цену. Когда стоимость была откорректирована и начались звонки, стало понятно, что продать этот эксклюзивный во всех смыслах объект будет архисложно.
Причина почти всегда была одна – как только доходил разговор до собственника, беседа тут же прекращалась. А. был ярчайшим представителем группы риска, с которой ни один вменяемый покупатель не хотел связываться. А тут ещё и цена – несколько десятков миллионов. И даже несмотря на обещанную полную стоимость в договоре купли-продажи, состоятельные инвесторы не бежали сломя голову вносить аванс.
Тут-то мне и пришла мысль, как превратить этот непродаваемый объект в удачную инвестицию. Воодушевлённый своей идеей, я отправился к А.
– Значит, смотри, какое дело, – начал я, пытаясь подобрать нужные слова. – Пока ты один собственник, нам дорого её не продать. Мне действительно нужен телефон твоей сестры. Не переживай, я обо всём с ней договорюсь.
А. посмотрел на меня с недоверием:
– О чём «обо всём»?
Я старался говорить уверенно:
– Ты мне доверяешь?
И смотрел ему прямо в глаза, ожидая ответа.
– Да, – просипел А.
– Номер тогда дай мне, пожалуйста, – попросил я, стараясь не сильно давить на него.
А. ушёл в спальню, а я направился на кухню готовить нам кофе. Через некоторое время он вернулся, держа в руках клочок бумаги.
– Она не знает, что я решил продать квартиру. Я ей обещал не продавать.
В этот момент я впервые увидел в его глазах страх, вину и стыд одновременно. Я постарался говорить предельно мягко:
– Я догадался об этом ещё тогда, когда ты отказался дать её телефон. Так что не извиняйся – не за что. Я знал, на что шёл. Расскажи мне лучше про неё поподробнее.
Мы сели за стол, отхлебнули крепкий кофе, и А. начал рассказывать, погружаясь в свои воспоминания. Я слушал о том, как его сестра стала последней потерей в его жизни, и думал о том, каково это – когда от тебя поочерёдно отворачиваются партнёры, с которыми ты был близок много лет; когда за ними уходят друзья, которых ты считал самыми настоящими; когда не остаётся никого, кроме последней опоры – семьи, и та захлопывает перед тобой дверь, не желая больше никогда тебя видеть и слышать?
Каково это – когда весь мир брезгливо отворачивается, не желая иметь дело с калекой, который отчаянно спивается? Я прочувствовал на себе все его стадии алкоголизма – начать пить от злости, продолжить – от ненависти, затем – хлебать от отчаяния и, наконец, – просто потому, что из всех возможных возможностей осталась только стая бомжей и бутылка водки без закуси. Я молча слушал А. и сочувствовал ему, как умел. А потом поехал домой и напился.