И воссоздали мойры ту, которая станет пристанищем для погубленных душ.
27-й год правления эры Дракона
Касандра
Порочность, которой одержимы сердца. Невинность, за которую многие отдали жизнь. Свет и мрак, способные проникнуть в самые потаенные уголки темной души. Но так ли соблазнительна невинность без порочности, идущей с ней рука об руку?
Когда ночь взяла бразды правления в свои руки, обнимая и успокаивая в объятиях, вопреки всему живому из ссохшейся земли пробился росток. Прошло без малого двадцать лет, когда фиолетовые, розовые, лиловые гроздья склонились к земле, образуя пышные каскады. Дерево, которое поразила молния, начало новый цикл жизни. Его крона становилась мощнее, деревья напитывались влагой, различными оттенками откидывая тени на траву.
Глициния.
Дерево, скрывающее сокровище, ради которого мойры взрастили его, напитав своей магией. Глициния, служившая временным пристанищем для дитя, которому суждено было умереть, несмотря на благословение, дарованное Жизнью.
Сбивающий с ног ветер стремился вырвать с корнем глицинию, но массивные корни, подсвечивающиеся лазурной магией мойр, крепко держались за землю. Дерево опасно накренилось и заскрипело. Молния рассекла небосвод, последовал оглушающий грохот грома. Крупные капли дождя быстрым потоком начали падать на землю.
Когда очередная вспышка молнии и раскат грома прогремели над поляной, широко распахнулись девичьи глаза изумрудного оттенка. Золотистые волосы намокли, с густых ресниц стекали дождевые капли. Пухлые бледные губы широко изогнулись в крике, но все звуки оборвались, когда тело девушки дернулось, впитывая магию глицинии. Дерево даровало свою силу, крепко удерживая ее за руки и ноги своими ветвями. Мокрые от дождя листья хлестали по лицу, заставляя принять дар. Девушка задрожала, склонила голову и прикрыла глаза. Кожа налилась румянцем, страх во взгляде сменился уверенностью и скрытой силой, которая предрешит исход всего.
Дерево уменьшалось в размерах, пока от него не остался высохший куст, на котором висело алое яблоко. Девушка, оставшаяся сидеть посреди поляны в одиночестве, протянула руку и сорвала плод, поднесла к лицу и впилась зубами в мякоть. Сок стекал по ее обнаженному телу, впитываясь в кожу до последней капли.