выживать. Зарплаты отца-начальника не хватало на большую семью. Существенно спасал мамин вклад, несколько поправляя бедственное положение. Но её-то проблемы нисколько от этого не решались – вот что угнетало её сознание в молодые годы.
Родители упорно видели в ней естественный канал помощи и хотели, чтобы так было всегда.
Новое испытание: без отца
– Бабушке было сорок четыре, когда умер отчим.
– А ему сколько было, когда он умер?
– Ой, да они же ровесники, Таня. Ему тоже было сорок четыре.
– Как рано умер! Может от того, что был злодеем?
– Нельзя так говорить.
– А делать так – можно?
– Да он же был главный работник в семье. Бабушка ведь не работала: детей не с кем оставить. Только я и отец приносили в дом деньги. Ещё на меня шли алименты от отца. От меня много пользы было в семье. Кормилица, одним словом.
– А что же с ним случилось?
– У него был рак головного мозга. Он всегда очень сильно страдал от головной боли. И это, судя по его мукам, по искажению лица во время приступов, было непереносимо. Он так страдал, схватившись за голову! Именно в такие периоды он был страшен – дети буквально прятались, никто не шумел, тишина в доме была гробовая, если он болел.
Я смотрела на фотографию этого человека, и холод начинал меня пронизывать от его колючего, угрюмого взгляда. Кустистые брови, крупные черты лица, плотно сжатые губы передавали сильное напряжение. Грубый овал лица не оставлял иллюзий по поводу его сердечности и «шестых чувств». Я не понимала, что могло изначально привлечь в этом человеке, откровенно мрачного на вид.
– Да он же не сразу таким стал, ты что?! – заспорила со мной мама, когда я откровенно высказалась о своём впечатлении. – Ты смотришь на снимок из документа, а кто будет позировать или чувства свои выражать, когда для удостоверения фотографируется? Это последние годы его жизни. Он до того ожесточился из-за нищеты, что уже и лицо у него стало таким – застывшим в своём переживании нищеты. Редко смеялся, в основном наказывал – подзатыльники раздавал, ругался на всех да отчаивался из-за бедности. Ты представь: у него только лыжный костюм был из одежды нерабочей. Мне его было жалко, Таня! Обычно он выходил из-за стола с пугающими меня словами, – всё об одном: «И когда же я смогу поесть, сколько хочу, или так до самой смерти – впроголодь жить?».