– Боже, что же вы наделали, мама!
– Просто он по-человечески отозвался на нашу беду. И не возразил.
– Да живой не должен свои вещи отдавать мёртвому ни при каких условиях! Прописная истина для верующих: нельзя никого хоронить в одежде живого человека.
– А что было делать?! У него, я видела, ком в горле стоял при виде той нищеты, какая ему открылась в связи со смертью отца.
– До сих пор горько вспоминать, – заметила как-то мама, – что бабушка взяла Толика с собой в Благовещенск: отца забирать для похорон. У него не было никакой обуви на лето, даже сандаликов, и всю долгую дорогу прошёл с ней босым. По гравию, по земле, по асфальту горячему, по осколкам бутылочным, по окуркам…
– По всему колючему сору – в жару??!
– Да. Ему тогда был восьмой годик. Но испытание с босыми ногами по миру для него оказалось не таким страшным, как чужая свадьба в день похорон отца.
Там же, на окраине, совсем рядом, оглушительно гремела свадьба. А во дворе их дома стоял гроб, люди пришли попрощаться с Яковом Андреевичем. Траурное безмолвие у гроба накалило атмосферу июньской жарой и свистопляской в пьяной одури веселья где-то рядом. Больше всех пострадал Толя от склейки несовместимого: его детская душа кричала от такой дикости.
– Мама, как же они не понимают нашего горя? У нас же папа умер, а они пляшут…
– Но это же не у них – вот они и считают, что можно… – как могла, объяснила мальчику его безутешная мама, моя бабушка.
– Да как же можно так считать?! – не унимался мальчик. – Разве можно так веселиться, если рядом человек умер?!!
Когда скорбная процессия двинулась в путь, Виталий был на службе в «городке» и в бинокль проследил её по дороге, ведущей к Васильевскому кладбищу. Смотрел, замерев, до тех пор, пока она не скрылась на горизонте, – таким было его прощание. Звуки оркестра безжалостно взрывали надрывным плачем цветущее пространство знакомых ему окрестностей, успевших стать для него к этому времени родными.
– Эх, Лида! Твоего отца хотя бы под оркестр проводили, а моего – погрузили на тележку, да без гроба. И всё на небо мужики тогда, в пути на кладбище, поглядывали в ожидании очередной бомбёжки…
Это была его неутихающая боль: смерть отца-старика, горькое прощание с ним, к тому же опасное для жизни (прилетит – не прилетит?).