Старший брат недолюбливал их с Люциком и часто глумился над близнецами: мог ткнуть кулаком или подсунуть в постель жука-кусальщика. Люцик сразу начинал горестно плакать и звать Йоханну, Людвиг же пытался отомстить Лилиану тем же. Правда, когда ты искалечен и у тебя нет рук, сделать это сложновато.
Лилу недавно исполнилось двенадцать, и он считал себя старшим мужчиной после отца, поэтому ему позволялось больше, чем остальным. Парень просто встал с места и направился к низкой деревянной двери.
– Ты куда? – Мама удивленно захлопала ресницами, но не стала его останавливать. – За нами скоро должны прийти!
– Достало! – просто ответил Лил, и Людвиг позавидовал его решимости. Вот бы и он был таким бесстрашным. – Мы сидим в четырех стенах уже несколько дней. Я больше и часу не выдержу с этими плаксами.
– Я не плакса! – захныкал Люцик. – Сам ты плакса! Вигги, скажи ему!
– Пусть идет, – вмешался Людвиг, подражая нагловатой манере брата. – Хотя бы дерьмом пахнуть перестанет.
– Повтори, что сказал, мелкий! – Зеленые глаза Лилиана опасно блеснули.
– Ты слышал, что я сказал, придурок! – Вигги ухмыльнулся, показывая, что вовсе не боится гнева старшего. При матери тот вряд ли что-то ему сделает, правда? – Или у тебя в ушах тоже застряли какашки?
– Хватит, вы оба! – взвизгнула мама, и задиры поморщились. Этот визг был самым страшным ее оружием. – Лилиан и Людвиг де Гродийяр! Что за манеры?! Вы будущие графы или уличные бандиты?! Еще раз я услышу подобное из ваших уст, заставлю рот мыть со щелоком, поняли меня?!
Лилиан бросил на Людвига злобный взгляд под названием «Ты пожалеешь, мелкий», после чего тот показал ему язык. И вообще, он ведь первым начал обзываться. Лил всегда начинает первым, а потом злится, как получает ответ. Он что, вправду думает, что Вигги с Люциком будут спокойно терпеть все оскорбления? Нет уж, дудки! Когда Людвиг вырастет, он обязательно ему все припомнит. Каждую шишку, каждого жука, каждый чертов испуг! Припомнит и заставит расплатиться!
Если болезнь не заберет его прежде…
* * *
Лилиан вышел, громко хлопнув дверью. Мама лишь горестно вздохнула и принялась в очередной раз поглаживать Люцику голову. Он не сопротивлялся, скромно сидел в своем катальном кресле и сжимал в руке деревянную лошадку. В это мгновение Вигги ощутил укол зависти: «Ну что за несправедливость?! Почему у Люцика онемели ноги, а у Людвига – руки, почему не наоборот?!» Он все бы отдал, чтобы еще раз – хотя бы на мгновение! – ощутить все выщерблины этой деревяшки, вновь самому держать ложку или дать Лилиану кулаком в живот!