В Диминой семье важные решения всегда принимал отец, но в этот раз… Мама стояла лицом к окну, терпеливо слушая рассуждения мужа о том, как лучше возить сына в новую школу, а потом тоном, не терпящим возражений, заявила:
– Мы переезжаем.
– Представься, пожалуйста, классу и расскажи о себе, – учительница опустила голову на сплетённые в замок пальцы.
– Жил да был Остроумов Соломон Спиридонович, – в тот момент Димкой правила лишь злая ирония.
– Садись, Остроумов Дмитрий Алексеевич, – учительница указала на место за второй партой у окна. – Пытаешься оправдать фамилию?
Молодой человек пожал плечами, прошёл и сел. За время урока он не проронил ни слова, сидел и смотрел в окно на проезжающие мимо машины, на поверхность стола, где ломаными линиями расходился рисунок дерева, на таблицу Менделеева, где, кроме клеток, он теперь ничего не видел. Дима старался смотреть куда угодно, только не на учителя и не на ребят: не нравилось ему здесь – всё чужое, все чужие. На перемене он поспешил в уборную; может, вырвет. Но, как он ни старался, его не рвало, даже стойкий запах мочи не вызвал позыва. «Этот кошмар никогда не кончится!» – он открыл окно и сел на подоконник. Ему хотелось взять в руки палку и разнести всё вдребезги.
В школьном дворе две девчонки качались на качелях и весело смеялись. Диму разобрала злость. Он не понимал, как можно смеяться, если толком ничего не видишь? Как вообще можно чему-то радоваться, если ты заперт в месте под названием «школа-интернат для слабовидящих»? Страшные названия всплыли в голове: глаукома, катаракта, атрофия, миопия – эти трудные, непонятные слова здесь знали наизусть, как таблицу умножения. У каждого здесь были эти самые глаукомы, катаракты, миопии, астигматизмы и прочие ужасы, но самое страшное, что теперь и у него в карте стоял одно из этих диагнозов: частичная атрофия зрительного нерва, так называемые осложнения после отслоения сетчатки и болезни.
«Пока я вижу, но что будет дальше? – Дима уронил голову на колени. – Врач сказал, может быть только хуже, сказал шепотом, чтобы я не услышал, но я услышал и теперь не знаю, что с этим делать». За дверью раздался шум. Молодой человек вскинул голову. В туалет вошёл высокий худой мужчина лет сорока в сером костюме-тройке и чёрной рубашке. Его седоватая шевелюра была аккуратно уложена, широкие усы слегка свисали и прикрывали губу, а серые глаза смотрели на мир с грустью. «Интересно, какой предмет ведёт усатый?» – Дима ждал, пока тот сделает первый ход, и пытался понять, о чём думает учитель, и тут же раздражение закипело с новой силой: раньше он улавливал малейшее движение мускулов на лице, а теперь лишь общие черты, и всё. Мужчина подошёл ближе.