– Эй! – крикнула она темноте. – Кто ты? Выходи уже!
Из темноты, обойдя мусорный бак, устало и обреченно вышла собака. Грязная, лохматая, черная шерсть скаталась колтунами, на морде шрамы и ссадины. А взгляд! Люсильда на секунду вздрогнула. Смесь обиды, тоски и какого-то смирения с тяжелой судьбой.
– Извини, что потревожила, – ведьма легонько поклонилась черной собаке и зашагала дальше по улице. Это была самая обычная собака.
«Нет. Не так, – думала Люсильда, обходя компанию прохожих и случайно толкнув одного из них плечом. – Это не обычная собака, то есть раньше она ей не была. Это точно чей-то тотем. Как там у Оборотных называется, когда соклановец погибает раньше тотема?!»
Силясь вспомнить слово, которое она всегда знала, но в редкий момент, когда оно понадобилось, выскользнуло из головы, Люсильда забарабанила пальчиком между бровей и свернула в очередной переулок. «Бесхозный, отринутый, оставленный, покинутый… что-то похожее, но не то».
– Пустующий! Пустующий тотем! – крикнула она сама себе, вскинув руку в победном жесте.
И в этот момент за руку ее схватил мужчина. Люсильда уставилась на него непонимающим взглядом. Неопрятный и помятый, но на бездомного не похож, одежда не как у знатных, хотя добротная, просто грязная, и пахло от него алкоголем. «Работяга?»
– Ты глухая, что ли?! Говорю же тебе! Людей толкать и не извиняться – это ты в деревне своей будешь, а у нас тут совсем другие порядки!
Из-за его спины, как тени, выступили еще двое. Люсильда дернула руку, но мужчина только сильнее ее сжал.
– Чего тебе? Пусти!
– Ха! Ты смотри на нее, еще и дерзит! – гоготнул один из товарищей.
– Да точно из Цветущего квартала, я же говорил, все они там с гонором, а на поверку обычные шлюхи!
– А разговоров-то было, – злобным шепотом процедила Люсильда. Она разжала пальцы, и дорожная сумка плюхнулась на землю. Освободившейся рукой сорвав с груди медальон, сунула его в карман.
– Чего ты там мямлишь? – просипел неопрятный мужчина, с силой толкнув юную ведьму к стене.
Где-то в начале переулка раздался женский визг. Но Люсильда его уже не слышала. Глаза застилала кровавая ярость. В ладонь из рукава послушно и приятно упал нож.