Ну а теперь постскриптум. После окончания школы, когда большинство наших одноклассников направило свои стопы в институты и университеты, мой друг, успешно закончив курсы парикмахеров, предстал перед населением города укротителем волос, брадобреем и, если хотите, своего рода, не севильским, а львовским цирюльником Мишей Шварцманом. Местный комбинат бытового обслуживания направил его в небольшую парикмахерскую при бане, которая находилась в самом центре старого города. Как выяснилось позже, место оказалось весьма доходным. Не зря директор комбината, усмехаясь в усы, напутствуя Мишу, добродушно заметил, что там, ушедшему на пенсию, парикмахеру хватало не только на хлеб, а и на масло, которое густым слоем можно было намазать на него. Далеко не шикарный салон, в котором Миша был не только единственным мастером, а и сам себе хозяином, помещался в небольшом предбаннике напротив общемоечного отделения, в котором трудовой народ смывал, накопившуюся за неделю, грязь. В то, уже далёкое, время подавляющее большинство городских домов не были оборудованы ванными комнатами, и поэтому трудящиеся посещали баню намного чаще, чем театры и библиотеки. И так уж было заведено, что перед принятием водных процедур горожане желали привести в порядок тот покров, который украшал верхнюю часть их головы. И тогда Миша, ловко орудуя ножницами, набором расчёсок и машинкой, подстригал и укладывал волосы своих клиентов, приводя их причёски в опрятный и красивый вид, не забывая при этом надушить или, если хотите, освежить их легендарным одеколоном «Тройной» из прозрачного пульверизаторного флакона. При этом он внимательно выслушивал все жизненные проблемы клиента, делился приятными новостями, комментировал политические события, рассказывал анекдоты и другие, пришедшие на ум, нелепицы и несуразицы. Через короткое время Миша стал, если и не лучшим другом, то, по крайней мере, большим приятелем своих банных посетителей. И за это человеческое отношение, которым городская сфера обслуживания отнюдь не баловала своих клиентов, трудовой народ ценил и уважал Мишу и воздавал ему сторицей. Как правило, вместо тридцати или сорока копеек за стрижку благодарные клиенты выдавали своему цирюльнику один рубль, нарочито забывая положенную сдачу. При всём этом, Миша был талантливым мастером парикмахерского дела, успевая за один час обслужить пять клиентов при десятичасовом рабочем дне. Отсюда выходило, что при официальной зарплате восемьдесят рублей его месячный доход составлял не менее семисот рублей. А это уже превышало зарплату профессора или директора крупного завода. И, когда я, по старой дружбе, приходил к Мише на бесплатную стрижку, он неизменно подзывал, уже немолодого, рыжего банщика Изю и просил его тоже бесплатно попарить несчастного инженера, тёмно-синий институтский ромбик принадлежности к которому, я с напускной гордостью носил на отвороте своего поношенного и единственного пиджака. Через некоторое время Миша тоже получил поплавок светло-голубого цвета, который совсем не спешил цеплять на белый халат львовского брадобрея. Кто мог подумать, что он окончит заочное отделение товароведного факультета торгово-экономического института. На мой бестактный вопрос, почему он не работает по специальности, Миша, многозначительно заглянув мне в глаза, устало полюбопытствовал, известно ли мне, что зарплата советского товароведа мало чем отличается от жалования «совкового» инженера. Комментировать эту справедливую реплику мне уже тогда показалась излишней.