3) Было бы особенно конфузно ввиду моих с ним родственных отношений, если бы ему, гонимому нуждой, пришлось оставить советскую работу и перейти на частную службу. Это дало бы некоторую пищу для кривотолков нашим врагам.
Я не сомневаюсь, что Вы найдете изложенные соображения достаточно основательными, чтобы обратить личное внимание на это дело. Я подчеркиваю слово личное, потому что убежден, что лишь недостатком аппарата можно объяснить данное ненормальное положение. С приветом, Литвинов[99].
Хотя 16 апреля Литвинов-старший уведомил брата о своей попытке заступиться за него, сам он мало верил в ее успех:
Дорогой Савелий!
Согласно твоей просьбе я послал письмо Бегге (копию прилагаю) и говорил с Серебровским[100], который обещал написать еще раз в Берлин. Он выразил удивление, что ты работаешь у Жуковского[101], а не в Азнефти[102]. С Бегге у меня лишь официальные отношения, и поэтому мое письмо носит полуофициальный характер.
Конечно, ты не должен был писать через голову своего начальства. Такие «преступления» редко прощаются. Боюсь, что ты сильно испортил свои шансы и тоном письма на имя Бегге.
Ты, по-видимому, плохо знаешь психологию советских людей и не знаешь, как к ним подходить. Не знаю, сможет ли мое вмешательство поправить то неблагоприятное впечатление, которое наверно получилось у него и у всех тех, которые читали твое письмо.
Пиши, как дальше сложатся дела, а пока держись своего нынешнего письма. Сомневаюсь, чтобы тебе удалось устроиться на частной службе.
Мое здоровье удовлетворительное. Устал, конечно. В отпуск собираюсь в конце июня, но это еще зависит от времени возвращения Ч[ичери]на. А[йви] В[альтеровна] много работает. Дети растут.
Привет, Максим[103].
Но заступничество брата, как он и предрекал, не помогло, и 28 апреля в связи со слухами, будто Савелий, воспользовавшись самоубийством растратившегося по мелочи кассира московской конторы берлинского торгпредства, присвоил себе 20 тысяч рублей, Литвинов-младший снова пишет Бегге:
Поговорив вчера с тов. Прейсом[104], я понял, что кому-то в Москве выгодно сваливать с больной головы на здоровую и что кому-то нужно связать мое имя с теми растратчиками, которым я имел неосторожность доверять.
Я самым категорическим образом заявляю, что по делу Севзапгосторга[105] я в банк не ходил, денег не получал и, следовательно, не мог там расплачиваться, как это уверяет тов. Прейс