Кто бы думал, что именно эта работа вытащит меня из вялотекущего сумасшествия? Того самого состояния, когда наблюдаешь за собой будто бы со стороны, живешь как во сне: практически не различаешь какое число на календаре и какая погода за окном. Ведь что пора года, когда в душе зима – вечная, промозглая. От нее не спастись горячим коричным чаем, ее не заесть мандаринами и подмороженной с одного бока, хурмой. Не отогреть ноги шерстяными носками и накинутым сверху вязаным пледом. Нет, она – эта вечная, беспраздничная зима, холодит изнутри, выстужает душу. Исподволь, понемножку – как не замечает человек, что замерз и умирает бесславно, тихо-тихо – во сне, так не замечала и я, что вот-вот рассыплюсь ледяной крошкой, как разбиваются ледяные сосульки с высоты крыш.
Маринка пыталась вытащить меня. Честно и бескорыстно, как может только настоящий друг, она возилась со мной: не бросала одну, водила по паркам – выгуливала, чтоб я не задохнулась в четырех стенах. Закармливала деликатесами, когда удавалось выпросить у начальства премию. Забиралась ко мне в кровать, упорно тесня к стенке, и присоединялась к просмотру «Доктора Хауса», хотя терпеть его не могла. Брала за руку или утыкалась носом в шею и мирно засыпала, пока я смотрела любимые сериалы по сотому кругу. Терпела слезы и ночные крики. Будила, когда я задыхалась во сне. Плакала вместе со мной, когда этим ледяным слезам удавалось просочиться сквозь толстую льдину, давящую на грудь.
И все же, спасла меня работа.
Вставать приходилось в четыре утра. Собирать мусор или соскребать снег, лед, было лучше всего на безлюдных улицах – когда отсутствовала суета, – так наставляли новые коллеги, когда выдавали серую форму с оранжевым жилетом и положенный по должности инвентарь.
Помню, вышла на улицу, а там – лето. Яркое, непостижимо зеленое, слепящее глаза, прекрасное во всех своих изумрудных оттенках. Пахучее – страсть. То ли жасмин цвел, то ли запах свежескошенной травы так голову дурманил, но я вдруг очнулась, выбралась из-под толщи льда, что бетонной плитой прижала к былому чудовищному равнодушию.
И каждое утро стало желанным.
С новым рассветом подмечались всё новые детали. Оказалось, что небо – по-прежнему синее, а солнце – белое, и если долго на него смотреть, под веками расплываются разноцветные пятна. И они – эти живые плавающие капли – топят зиму внутри, плавят, а она – шипастая, отступает, недовольно шипя и оставляя после лишь влажный след от талых снегов.