От мысли о муже, от воображения, что ярко воплотило перед глазами его лицо: изученное до мельчайших морщинок, раскаленным железом полоснуло по сердцу. Вдруг стало нечем дышать. Согнулась пополам, задышала жадно, открыв рот.
Где-то позади звякнули ключи, ударяясь друг об друга.
Обернулась.
Мидас наблюдал за мной отрешенно, не то, что без всякой жалости во взгляде, а вообще без единой эмоции, и это вдруг меня подбодрило. Значит, не так паршиво выгляжу, как себя чувствую.
О том, что стоящий поблизости мужчина может оказаться элементарным социопатом, как-то не пришло в голову. Сама я тогда была далека от душевного равновесия, а от здравомыслия и подавно.
– Попросить хочу, – едва слышно прошептала я, чем удивила и себя, и Третьего.
На звук моего голоса он выгнул бровь. Я решила, что это безмолвное одобрение.
– Пусть он меня не найдет. Никогда. Не хочу, чтоб он знал, что здесь случилось. Тут у вас в оврагах случаем не водятся волки? Или собаки? Или может, ты выроешь яму?
По мере того, как я говорила, глаза Третьего все больше округлялись. Нельзя сказать, что они стали совсем уж круглыми, но доля удивления в них точно была.
– Кто пусть не найдет? – хрипло спросил он и прочистил горло легким кашлем.
Такой вопрос показался мне странным, ибо ответ казался очевидным.
– Муж, – как само собой разумеющееся, ответила я.
– А яма на что? – отлепляясь от дверного косяка и шагая мне на встречу, продолжил изображать неведение Мидас.
Такого издевательства я выдержать не сумела. Отвернулась и зло закусила губу.
Настаивать на ответе Третий не стал. Прошел вперед, я поплелась за ним.
Загрузились в неприметный, заляпанный грязью внедорожник.
– Так что за яма? – не утерпел-таки военный.
– Издеваешься что ли? – пуще разозлилась в свою очередь я.
А как не разозлиться было? Мало того, что я в прямом смысле слова собралась в последний путь, так еще и была обязана комментировать это, разжевывать элементарную мысль. Почти возненавидела Третьего за то кривляние.
Он помолчал, а через время ответил:
– Ты, не в себе, это понятно: яма, волки, собаки, муж – явное тому свидетельство.
Я кивнула, остыв от злобы к тому времени. Спорить надоело. Было важно упорядочить как-то мысли, вспомнить – все ли сделала в жизни, что хотела. Останется ли после меня что-то значимое, вспомнит хоть кто-то добрым словом через десять, двадцать лет?