Мать настоящего Богдана не раз всплывала в моих воспоминаниях, но странное дело – я всерьёз никогда не задумывался, жива ли она и где находится. Память возвращалась очень постепенно и, как назло, большинство сцен касались раннего детства. Чем ближе к настоящему моменту – тем непрогляднее тьма. Какие у Богдана были отношения с матерью? Как он в итоге узнал об отце? Почему приехал в Демидов один? Сам Аскольд об этом не говорил, и выведать у него я тоже ничего не успел.
Поэтому за приближением всадницы я наблюдал с некоторой тревогой. Никакие сыновьи чувства у меня, конечно, не взыграли, да и в целом из-за располосованной шрамами спины отношение к этой женщине у меня было скептическим. Что же за мать такая, что ставит эксперименты над собственным ребёнком?
Но ещё больше беспокойства вызывал Велесов. Я даже не глядя на него чувствовал кипящий в нём гнев. Обернувшись, предупреждающе поднял ладонь.
– Демьян, только давай успокоимся. Я сам с ней поговорю.
Он не ответил, лишь нахмурился ещё больше, выступая вперёд, чтобы заслонить собой Раду. Девушка смотрела на него с удивлением и беспокойством.
Большая часть отряда, пришедшего из леса, уже прошла через ворота. Сама Дарина спешилась сняла со своего необычного скакуна седло и какую-то хитроумную плетёную штуковину с морды. Животное на несколько мгновений замерло, будто в изумлении, а потом ломанулось с дороги в лес, прямо через кусты.
Занятно. Лось-то похоже, дикий. Если такую зверюгу вообще можно приручить.
Шаманка, хоть и шла в толпе, выделялась в ней, будто цветная курица в стае белых. И если остальных членов отряда деревенские встречали с радостью и слезами, то на неё даже, кажется, старались не смотреть. Впрочем, непохоже было, что её это волнует. Она хоть и выглядела уставшей и подавленной, держалась прямо, гордо вскинув подбородок – стройная, высокая, несгибаемая. Несмотря на перепачканную и местами порванную одежду, в ней было что-то аристократическое. И дело было не только в ярком ореоле Дара, заметном издалека.
А ещё нельзя было не признать, что она красива. Нестандартной, немного экзотической красотой – в этих высоких скулах, иссиня-чёрных волосах и раскосом разрезе глаз чувствовалось что-то восточное, от сибирских аборигенов. И она почти не изменилась по сравнению с тем образом, что всплывал в детских воспоминаниях Богдана. Сейчас ей явно глубоко за сорок, а может, и за пятьдесят. Но ни по лицу, ни по фигуре ей не дашь и тридцати пяти.