Среди людского ликования я впервые услышала новости об отъезде шаха Мохаммеда Резы. Мы все стояли лицом к статуе шаха Резы в центре площади. Огромная толпа скандировала и кричала от восторга. Начал спускаться сумрак, но статуя шаха Резы молчаливо взирала на то, как люди желают смерти его сыну – неспособная отдать приказ или возразить на слова против своей династии. Он напоминал полукаменного царя: проклятый, порицаемый и обреченный на мрачную судьбу, от которой не мог спастись. Плакал ли он? Я стояла далеко, и оттуда не было видно.
Потом она подумала и сказала про себя: «Если я выйду к людям и осведомлю их об исчезновении моего мужа, они позарятся на меня. Здесь непременно нужна хитрость». И она поднялась и надела одежду своего мужа, Камар-аз-Замана, и надела такой же тюрбан, как его тюрбан, и обулась в сапоги, и накрыла лицо покрывалом.
«Повесть о Камар-аз-Замане»
Баба́ покинул страну ровно за четыре дня до Исламской революции. Он получил визу в США в тот же день, когда отправился в американское посольство на улице Рузвельта. Мама́н считала, что мечта о поездке папы в Америку воплощается быстрее, чем внезапный дождь ранней весной. После того как шах покинул Иран, международный аэропорт Тегерана, Мехрабад, был закрыт, чтобы не дать аятолле Хомейни вернуться в страну из изгнания. Но ко всеобщему удивлению, временное правительство снова открыло аэропорт всего через несколько дней. Аятолла Хомейни прибыл в Тегеран, а баба́ улетел в Соединенные Штаты.
Перед его отъездом мы все собрались в доме ака-джуна. Азра приготовила на обед фесенджан – королевское карри с соусом из молотого грецкого ореха и граната, подаваемое с шафрановым рисом басмати – знак радостного праздника в персидской традиции. Кроме меня, все любили это блюдо. Мы расселись на ковре вокруг прямоугольной скатерти, которую Азра расстелила в гостиной. Ака-джун сел у короткого конца, опираясь на шелковые вишневые валики у стены. Баба́ сидел напротив. Это был первый раз после истории с луной, когда баба́ и Реза оказались в одной комнате. Хоть они и сохраняли дистанцию, обращались они друг к другу с уважением. В доме была атмосфера нервозности – все суетились и беспокоились, стараясь, чтобы отъезд папы прошел гладко.
Ака-джун налил половник фесенджана на рис у себя на тарелке и сказал: