Она глупо улыбнулась от удивления, когда увидела меня.
– Почему тебя так долго не было?
Я вцепилась в смоковницу, тяжело дыша и потея.
Ака-джун перестал резать сухую ветку и сказал:
– Где ты была? Почему ты такая бледная?
– Я в порядке, ака-джун.
Когда он снова повернулся к дереву, я прошептала на ухо Мар-Мар:
– В шкафу ака-джуна я видела настоящего ифрита.
– Не может быть! – Она нахмурилась. – Ака-джун разве не велел не подходить к его шкафу?
Она пыталась казаться серьезной, но вместо этого выглядела ужасно смешно в своей пятилетней строгости. Глубокие ямочки появлялись на щеках, стоило ей едва поднять уголки губ. Мне нравился ее медовый голос, даже когда она меня отчитывала. Она всегда напоминала мне о всем том, что мама́н и баба́ велели не делать. Ощущение присутствия ифрита было настолько реальным, что я была уверена – он жил в той вазе. Больше я никогда и близко не подходила к тому шкафу, зная причину, по которой ака-джун не желал, чтобы кто-то приближался к нему в его отсутствие.
Послеобеденное время мы с Мар-Мар провели, съезжая по перилам каменной лестницы в центре дома. Мы играли и бегали по лестнице, наступая на определенные цветы, выплетенные на ковре, который покрывал ступени. Я наступала на синие, а Мар-Мар на алые. Победителю можно было лишний раз съехать по перилам. В тот день я каждый раз проигрывала. Я подозревала, что меня отвлекал ифрит, который сбежал из кривой вазы и преследовал меня.
В ту ночь я не могла уснуть. Ступни болели от того, что я топала по ковровым цветам на лестнице. Я захныкала под тонким одеялом, застывшая и бессильная в руках соломонова ифрита. Он мог красться под тахтами, выжидая, пока все уснут, чтобы поджечь террасу.
– Что такое, Можи? – Ака-джун поерзал на своем матрасе и вытянул руку, чтобы взять книгу.
Я шмыгнула носом и не ответила.
– Ты чего-то испугалась?
– Нет-нет, я не боюсь никаких ифритов. – Я вытерла нос краешком одеяла.
Он улыбнулся и кивнул, будто зная, где прячется ифрит. Он открыл книгу и спросил:
– Где я вчера остановился?
– На том, как ифрит улетел в небо, – сказала я.
– О, я помню… ифрит посмотрел на рыбака и сказал, что тот может выбрать способ, которым умрет. Рыбак ответил:
«Что же я сделал тебе, кроме как освободил из сосуда? За что ты хочешь убить меня?»
«Тысячу лет, – ответил ифрит, – я жил в этом сосуде. В первые сто лет я поклялся, что исполню желания человека, который освободит меня. Но никто не пришел. Прошло еще четыре сотни лет, и я разозлился. Я поклялся себе, что убью того, кто в итоге выпустит меня».