Я висел на балке рядом с железным крюком, который оказался всего в нескольких дюймах от моего лица, и надеялся, что не окажусь повешенным на нем же в ближайшие двадцать минут.
Балка была скользкой от голубиного помета. Я изо всех сил вцепился в нее пальцами, совсем как барсук, который откапывает когтями зарывшегося в нору кролика.
Я скорчил раздраженную гримасу судебного пристава. И ведь все это из-за того, что она попросила меня помочь ей с костюмом Русалочки. И я согласился исключительно из рыцарского благородства – я соглашался со всеми требованиями Аннабель, – а в итоге очутился в прискорбном положении: над темной бездной.
Следует признать, что для меня стала сюрпризом щедрая натура Аннабель.
Я гораздо больше внимания уделял Бетани Драйвер, другой русалочке, но в костюме Аннабель порвались кружева, и она попросила о помощи, и моя судьба свернула на новый путь.
Несколькими часами ранее я проник в этот дом через тот же самый фронтон, чтобы не встретиться с конюхом, спавшим возле двери. Аннабель заверила меня, что ее отец с подмастерьями находится в отъезде, на землемерных работах, а мать отправилась в гости к родственникам в Амберстоуне и что единственная, кроме конюха, прислуга в доме была глухой старой женщиной, зажигавшей светильники по утрам.
Возможно, пожилая дама была не настолько глухой, как казалась. Но в любом случае кто-то отправил записку землемеру Энтони Грейсону, которому пришлось добрую половину ночи проскакать, чтобы увидеть двери родного дома в тот самый момент, когда на восточной части неба уже забрезжил рассвет. Городские ворота еще даже не открыли – должно быть, Грейсон подкупил стражников, чтобы его пропустили.
Услышав рев и стук у входной двери, я отреагировал мгновенно – впрочем, я не был новичком в подобных житейских обстоятельствах. Взбежав вверх по лестнице, я покинул дом тем же способом, каким в него проник, не успев, однако, до конца одеться. По пути наверх я успел только натянуть рубашку. Туфли висели у меня на шее на шнурках, а ремень с кожаным кошелем я сжимал в зубах. На голове у меня красовалась шапочка из черного бархата с красной окантовкой, повернутая козырьком назад, что указывало на то, что я являлся учеником адвоката. Лосины, камзол и тунику я прижимал к груди.
Мое положение усугублялось тем, что оба подмастерья Грейсона гарцевали верхом на лошадях прямо подо мной. И мне бы не хотелось уронить на них свои вещи, поскольку для этих двоих дождь из моей одежды наверняка стал бы неожиданностью. Но и продолжать висеть на балке я не мог: Грейсону достаточно было выглянуть в окно, чтобы увидеть меня, висевшего снаружи и представлявшего собой весьма неподобающую картину.