В томлениях души - страница 2

Шрифт
Интервал


Они старались обо всём забыть…
Они – следы цивилизаций.
Скрижаль – таинственный букварь,
Его прочтёт любой дикарь.
И пусть пока ещё несмело
Он буквы нарисует мелом,
И будет прост тот алфавит
(недостаёт ещё в нём знаков),
Но существует он, однако,
И навсегда творец забыт…
Когда умели камни говорить,
Они старались всё забыть,
Безмолвно спать, в веках беречь
Народов каменную речь.
Июль 2003

«Поэту внемлет обыватель…»

Поэту внемлет обыватель,
Поэт всё чувствует тончайшей кожей,
Он осязает всё – и, кстати,
Что чует он, он то понять не может.
Его стихия – утренний туман,
Когда ещё звезда ночная не погасла,
Она сияет, может быть, напрасно,
Последний бросив взор по сторонам.
Ещё всё жаждет сна и тишины,
Ещё кочуют тени сада,
Но вот уже зари пожары зажжены
В многоголосье птичьей серенады.
Приходит день, окутав мирозданье
И разорвав миров космическую связь.
Метафора, что только родилась,
Собой объяла всё
                       метафизическое знанье.
1999

Музе

Седой поэт открыл комод,
Достал бумаги и блокноты
И про себя подумал – вот
Плоды мучительной работы.
Брать не брала она стихи
И никогда их не читала.
Она
Любила с запахом духи,
Неуловимым, как начало,
Любила воздух и сирень,
Любила блеск и ожидание,
Ей нравилось – дождливый день,
И тихо молвить: «До свидания…»
24 февраля 1989

Поэт

И ни к чему ему высокие чины.
Его предел в быту не назван.
Все помыслы его в слова облачены,
Свободен он от низменных соблазнов.
Ему претят высокие награды,
В друзьях его не будут богачи,
Там, где созвездий блещут мириады,
Его звезда теряется в ночи.
Проста его свободная природа —
Он совестью становится народа.

«Он узнал игру воображений…»

Он узнал игру воображений
(ведь реальность – только до поры),
Он разбавил краски светотени
И рисует новые миры…
Бытия вселенского основой
Стала шалость… Кто б подумать мог,
Что готов для этого уж слог
И для этого готово слово!
Июнь 2011

К поэту

Уж поздний час. Стучат, стучат часы.
Блуждая, месяц в небе показался.
Дымится мятный чай, кусочек колбасы
На корочке подсохшей распластался.
Всё и́скрится в пространстве звонком света.
Он начинает горний свой полёт;
Его жена – не защитит поэта,
Любовница – его не сбережёт.
Он позабыл границы и пределы…
Он вместе с нами за одним столом сидел —
И, кажется, мотается всю жизнь без дела,
И, кажется, всегда он не у дел.
Судьба всегда клеймит суровым приговором —