– Отлично! –обрадовался мальчик. – Я, с братом и сестрой, подожду её у вашей калитки.
Приготовления прошли в лёгкой спешке.
Ири одела дочь в скромное, опрятное, но не слишком нарядное платьице, чтобы у членов семьи Ченшай не сложилось такое впечатление, будто бы визит её дочери был спланирован самою Ири, как попытка сблизить их семьи. Разумеется, она бы этого хотела, но вмешиваться в и без того столь удачно сложившиеся обстоятельства она сочла неразумным.
Конечно же, Киракия поначалу возмущалась и сопротивлялась. Её негодование даже слегка усилилось, когда она поняла, что мама с нею не пойдёт. Ири, хоть и не без труда, смогла успокоить, и уговорить дочь со всем согласиться. В очередной раз повторив ей правила приличия и скромности в гостях, мать дала последнее наставление:
– Помни: ты идешь в гости к Ченшай, но хозяин, пригласивший тебя – Хан. Не уделяй никому столько же внимания, как ему. Будь вежлива и приветлива со всеми, кого ты там встретишь. Постарайся, чтобы тебя запомнили, и хорошо. Но покуда ты не вернёшься домой, – Хан для тебя главный. Не подведи маму. –и, поцеловав дочь в лоб, Ири повела её на выход.
Снаружи, её ждали трое. Она легко узнала Хана, тот был самым юным из явившихся к дому Хойен гостей. Сопровождали его юноша лет семнадцати, и девушка лет двадцати. Как их до того представил сам Хан, – его брат, и сестра.
Брат Хана был необычно, для своих лет, крепок телом. Несмотря на царящий в вышине гор мороз, он был одет куда свободнее чем большинство односельчан, а рубаха его и вовсе была одета лишь на один рукав, оставляя обнаженными приличную часть торса и всю правую руку, – на всеобщий обзор. Слегка откинутая назад голова, взгляд на всё вокруг как бы сверху-вниз, и не сходящая с уст полуулыбка. Во всех его манерах и поведении проглядывалась полная уверенность в себе, и даже вызов. Отметины, следы от заросших шрамов, и даже совсем недавние, всё ещё заживающие, порезы – в этих "украшениях" мужчины он уже мог смело конкурировать с некоторыми взрослыми мужами. На самом деле, со стороны его действительно можно было счесть за зрелого мужчину. От семнадцатилетнего юноши в нём было лишь его молодое лицо, и блеск горячной юности в глазах, – во взгляде тех, кому хватало сил пройти Инициацию, горел уже совсем иной