– ну что струсил?
Тут же моя шерсть встала дыбом, глаза опасно сузились, а когти стали самовольно выпускаться из лап, готовясь вцепиться в моих обидчиков. Подобного оскорбления снести я не мог. Мы катались клубком, шипя и царапаясь, повсюду вверх поднималась шерсть, которую мы выдирали друг другу. И тут мы были остановлены и расцеплены в разные стороны, поскольку пришла матушка, которая тут же прекратила потасовку. Мы сидели на улице мокрые, грязные взъерошенные как те ощипанные воробьи с выдранными клоками шерсти, и с горящими глазами которые метали молнии. Несмотря на то, что нас разняли мы по – прежнему продолжали держать наготове лапы с высунутыми когтями с тем, чтобы в любой момент можно было атаковать противника. Никто не хотел уступать друг другу и проигрывать эту маленькую войну, которая давно уже перестала быть шуткой и грозила перерасти в нечто более страшное и пугающее. Видя нашу боевую готовность, матушка решила всё же нарушить свое правило и наказать нас всех, а не только зачинщика, то есть меня, который всё порывался, не смотря на её суровый взгляд пойти и продолжить драться с братьями. В этом порыве она была непреклонна зная мой нрав и как я реагирую на то как постоянно цепляют меня братья она прекрасно понимала что стерпеть подобного я не мог но и их она тоже не оставила без внимания. Она прекрасно понимала, что от меня им досталось за дело. Поэтому нас дружно загнали в наш подвал, где собственно на потеху сёстрам отправили по разным углам размышлять о своём поведении. И если для братьев сидение в углу оказалось страшным наказанием, то мой угол встретил меня как родного с распростёртыми объятиями и уже такими привычными пауками, которые ещё один узор паутины сплели. Спустя время, братья всё же не выдержали и принялись жалобно мяукать, говоря тем самым, что больше никогда и низа что не посмеют ослушаться наставлений матушки. Ну а я как всегда продолжил своё занятие, даже не помышляя о том, чтобы сдаться и просить прощения и знал, что был прав ведь обиду нельзя спускать никому и никогда, а уж семье тем более. Так думал я и не собирался пока отказываться от своих убеждений, почему собственно и не выходил из угла и не просил о снисхождении. Снова мыслями я был взрослым, дрался и путешествовал, изучал мир и был свободен как вольная птица.