Записываю его слова в память будто на пленку. Куча помех, шипение и смертельная тахикардия.
– Позора, может, не хотел? Что ты опять начал? – добавляет нервно. Срывается.
– Что именно сказали твои люди? – кричу. Тон угрожающий.
В груди настоящий шторм. Подкидывает от ветра, кости гнутся, вены вырываются с корнем.
– Ни-че-го!
– А если бы что-то было, то сказали?
Отцу уже можно и не отвечать. Все вижу. Читаю по лицу.
– Конечно, сказали. Чтобы ты был в курсе и в случае чего имел козырь в рукаве, – проговариваю то, что прочитал.
Тошно. Предрвотное состояние до спазмов в желудке и кислотного привкуса во рту.
– Мои люди не сказали, я не спрашивал. Было неинтересно. На этом все.
Запускаю пальцы в волосы, тормошу сам себя за голову. Оторвать бы ее к херам, чтобы ничего не помнить, не знать и не видеть.
Как переварить услышанное? Как справиться?
Сам виноват.
Правду никто не говорил, я вопросов не задавал. Произошедшее выстроилось для меня само собой. Фактов «против» не было. Как и «за».
И все, сука, молчали. Поголовно, разрушив две жизни.
– Ты просил ее найти. Я выполнил. Больше Белинская тебя не касается.
Андрей Аверин.
– Станислав Андреевич, доброе утро. Не ожидали вас сегодня здесь.
– А я приехал, – бросаю небрежно с порога.
Быстрой походкой иду в кабинет, где раньше работал отец. Большой стол, за которым папа сидел в последний раз в вечер аварии, завален бумагами, компьютер с пылью. Нужно будет уволить уборщицу.
Вид на Неву из окна, хорошие рестораны неподалеку, гостиница, где отец любил останавливаться – все создано для того, чтобы остаться в Питере и, наконец, заняться делами фирмы. Без меня она пойдет ко дну. Либо ее растащат конкуренты. И хорошие связи Анварова не помогут.
Прохожу в кабинет, оглядываюсь. И тянет уже обратно, в Москву. Домой.
Тем летом, когда я переехал в Северную столицу, стояла ужасная погода. Дожди шли каждый день, как назло. Пасмурно, сыро и холодно. Из-за постоянно сизого цвета в глазах рябило, стоило увидеть яркое пятно.
Сердце рвалось обратно.
Я, как наркоман, испытывал ломку. Только мой наркотик намного хуже самого сильного и смертельного.
Вылечился как-то. Пришлось ампутировать чувства.
– Будут какие-то поручения? – дважды постучав, секретарь заходит и, мило сложив руки, бесцеремонно меня рассматривает.