По кишке обратно, в темный прямоугольник ресторанного зала, где Настя с Петей и Сергеем сформировала коммуну, где какой-то нонейм сидит за столом и занят заполнением формального бланка для трудоустройства, где на кухне и мойке люди не закрывают ртов, где узбекский парень фарширует тесто под заказ, а главная по смене осматривает со своего места в углу все происходящее, вырвавшись картинками Манги мыслями далеко за геометрию поля. Появляется чувство потерянности из-за того, что я здесь никому не нужен. Неожиданный страх наваливается толстым брюхом, высекая мгновение паники. Хочется уже подойти к этому молодому мальчику с длинными волосами, который устраивается сюда на работу, просто поговорить. Но вот Настя отвлекается от своей беседы и под руку уводит меня наверх, обслуживать пристыковывающихся к столам любимых гостей. Она пытается объяснить последовательность действий, но я, уверенный, что последовательность станет ложной, абстрагирован.
Солнце парит на своем обычном месте. На лбах расцветает роса. Ее футболка в подмышках в подоподтеках. Моя выглядит также? Скрываясь, ощупываю проблемные места, нет. Только запах. Не выходит сокрушиться. Каждому достается по два стола. Мои те, что с милыми дамами и парой, укомплектованной маленькой, видимо, дочкой. Записная книжка и ручка в кармане метаморфируются в артефакты. Два бокала вина, салат Цезарь, паста, пицца пепперони, апельсиновый сок, чай (вроде зеленый) и чизкейк Нью-Йорк. Пока спускаюсь вниз, пробить заказ, внутри поднимается гордость за себя, за первые настоящие заказы.
Прислонившись к модулю кипера жму по его допотопному сенсору простым карандашом в поисках нужных блюд минут 10. Прохлада подземелья не помогла не вспотеть. Нервно всматриваюсь в цифры ручных часов и понимаю, что не знаю, как долго я здесь. Мозг замораживается, сковывается страхом за ту ошибку, которую я мог совершить – в первый день подвести коллег и начать отлынивать. Устремляюсь с чувством вины и мчащимся сердцем обратно. Почти сразу от процесса уничижения отвлекает Настя, которая вручает мне поднос с огрызками хлеба и жирными от супа тарелками. Что? Опять? И ко мне сейчас приходит осознание того, что конкретно я буду делать.
Ткань фантазии, которую мы с таким усердием ткем, рвется, наткнувшись на грубую поверхность реальности. В первый, десятый, сотый раз настолько больно смотреть на разрушение своих верований, что нас начинает тошнить и мы прячемся от глупого, но настоящего внешнего мира. И по кирпичикам тем выше возводим стену, чем она, реальность, страшнее. Я надеялся, что моя Настя будет помогать строить мне мою стену, я даже выделил ей перчатки, форму и участок для работы, показал, как и из чего замешивается тут цемент. Состав старый: мои (ее?) интересы, любовь, крупица философии, карьера, игры, идеи, мнения, передача, посмотренная по телевизору в возрасте 6 лет по первому каналу, когда русские танки ползли по русской в Чечне земле, прочитанная под одеялом портосовская эпитафия, домашняя библиотека и настольный хрусталь в двух одинаковых, стоящих рядом советских сервантах, ругань родителей на большой кухне и зимний, с сугробами в рост, деревенский двор с единственным горящим окном. Она не пошла со мной, отказалась, решила бросить, наверно я просто плохо ей объяснил, насколько зол внешний мир, возможно придётся порушить одно крыло моей великой стены, чтобы попробовать затащить ее обратно, спасти ее от них, она просто еще не понимает, куда вышла и какие люди ее там ждут, я помню их: их шантаж, их угрозы, их мольбы, постоянные попытки приручить, неужели всего этого она хочет? эксплуатации глупыми, завистливыми, больными людьми?