– Зачем ему это нужно?
– Поищи ответ на этот вопрос!
– Это только твои предположения! Мне есть чем заняться и кроме этого!
– Это еще не все. Вы подписали договор о намерениях?
– Да.
– Он был мил и обходителен?
– Вполне.
– Но работы потребуют сперва оценки, потом составления сметы. И смета, уверен, будет чудесным образом расти как на дрожжах. Хотя бы не допускай, чтобы они начинали что-то делать, пока не подпишешь основной договор. Да, сел ты в лужу, малыш. Ты так мне хорошо рассказывал о коварстве Пеллерэнов, после того, как мы у них побывали! И что? О чем ты думал, когда подписывал?
Артур исподлобья взглянул на брата и снова потупился.
– С ней сегодня виделся, – диагностировал Роланд.
– Вот… как ты узнал?
– Эта девушка – просто волшебное средство, которое превращает твой мозг в эклер!
Артур закурил, поднялся и отошел к окну.
Роланд, улыбаясь своим мыслям, тоже встал. Прошелся за спиной брата, остановился позади Артура, слегка потряс его за плечи.
– Бутуз, может быть, это обратимый процесс, – попытался утешил он. – Расскажи о своих грандиозных замыслах!
– Не расскажу, ты уже смеешься!
– Обещаю – не буду!
– Ладно. – Артур чуть прищурившись посмотрел на брата и, думая как лучше описать возникший у него образ, начал: – Там будет…
Раздался дверной звонок. Роланд открыл и отступил в сторону. Доминик пыльный и пьяный, ввалился, споткнувшись об порог и с трудом удерживаясь на ногах. На щеке у него была ссадина, на шее следы помады, а в волосах какие-то блестки.
– Ребенок погулял, – констатировал Роланд брезгливо.
Артура вид мальчишки и развеселил, и рассердил.
– Ты что пьяный ездишь? Отберут права, уволю тебя, – сказал он.
– Не дрейфь, крошка! – Доминик лениво сделал ручкой.
– Слушай, мальчик, не борзей! Иди-ка приведи себя в порядок! – строго сказал Роланд.
– Сначала похавать надо, – ответил Доминик, наставительно подняв палец, и уже собирался пройти на кухню, но Роланд остановил его.
– Вон отсюда пошел! В комнату свою, быстро! – слишком четкая и немного замедленная речь означала у Роланда гнев и возмущение. И хотя он почти никогда не повышал голос, перед его негодованием редко кто мог устоять, настолько оно, казалось, больше его внешнего спокойствия, что может отделиться от тела и стать самостоятельной карающей силой. – На кухню придешь только когда вымоешься и переоденешься!